Тадеуш Шиманьский - Серебряные звезды

С облегчением мы двинулись к южной окраине города. Батарея расположилась у железнодорожных путей. Затянутый дымом и клубами пыли, город догорал. На расстоянии двухсот метров буквально ничего не видно. Временами из этого ада появлялись фигуры с поднятыми вверх руками. Это были жители города, которые уже перестали верить Геббельсу. Вид у них был жуткий. Черные от дыма, часто обожженные, с провалившимися щеками, с расширенными от страха глазами. Уже одно то, что они решились идти через огонь, дым, туда, где рвались снаряды, говорило о том, какие ужасы они должны были пережить в городе.

Вечер 16 марта. Со стороны гитлеровских позиций летят светящиеся шары реактивных снарядов. «Катюши» дают нам сигнал. Мы бьем по заблаговременно пристрелянным целям. Наши снаряды рвутся все ближе к центру города.

Позднее утро 17 марта. Огневой шквал нашей артиллерии усиливается. Прямой наводкой ликвидируем немногие оставшиеся очаги сопротивления, которые немцы наспех организовали в руинах домов, после того как там прошла наша пехота. Гитлеровцы пытаются расстреливать штурмующих в спину. Во второй половине дня на немцев обрушивается еще один шквал огня и металла.

Ночь на 18 марта проходит почти спокойно. Бои в городе идут, но уже не с таким ожесточением. Утром 18 марта снимаемся с позиций. Едем в город, вернее, туда, где еще совсем недавно был город. Кругом — дымящиеся руины. Устанавливаем орудия прямо на берегу. На горизонте маячат силуэты гитлеровских кораблей. Они ведут огонь, но снаряды рвутся в воде, не долетая до берега. Поэтому мы не стреляем. Не хотим понапрасну тратить снаряды.

На высокой башне портового маяка развевается бело-красный флаг. Колобжег наш!

На этом, собственно, и завершилась моя боевая деятельность в 4-й батарее. Вскоре меня назначили начальником артиллерийской инструментальной разведки 2-го дивизиона.

В начале второй декады апреля 6-й легкий артиллерийский полк получил приказ передислоцироваться в юго-западном направлении. Точного места назначения мы еще не знали. В Плотах полк подвергся атаке дюжины бомбардировщиков Ю-87. Их основной целью была переправа, поэтому полк, укрывшийся на городских улицах, пострадал незначительно. В остальном наша перегруппировка прошла беспрепятственно, и полк вскоре сосредоточился в районе Секерок.

По прибытии туда сразу же закипела работа. Всем было ясно — перед нами река Одер, граница и большая водная преграда. Дальше — болота, дамба, Альте Одер и еще одна дамба. Мы начали пристрелку, стали уточнять ориентиры и тому подобное.

В качестве наблюдательного пункта я избрал башню костела, но спустя несколько часов немцы выкурили нас оттуда. Пришлось искать другой наблюдательный пункт. В конце концов командир дивизиона приказал отрыть для наблюдателей глубокий окоп.

На противоположном берегу реки также было заметно движение. Даже авиация гитлеровцев, которую в последнее время мы довольно редко видели в небе, теперь активизировалась. Удивляться этому не приходилось: Одер — последняя серьезная водная преграда перед Берлином. Форсировав ее, наши войска выходили на подступы к фашистскому логову.

Последний день перед наступлением. Совещания. Уточнение сроков, сверка часов. Есть время отдохнуть, но уже не спится. Так и тянет поднять телефонную трубку и позвонить на батарею, узнать, все ли там готово, но мы не делаем этого. Пусть люди отдохнут. За полчаса до назначенного срока раздается: «Соединяй с командирами батарей!»

На берегу противника — сущий ад. Видны только языки огня и столбы дыма. К небу поднимаются фонтаны земли. Все вокруг грохочет. Кажется, что на вражеских позициях не осталось ни одной живой души. Но когда поднялась наша пехота, противоположный берег ожил. Застучали станковые пулеметы, послышались короткие выстрелы пушек. Пехотинцы понесли большие потери, но продолжали упорно вгрызаться в западный берег Одера.

Мы перенесли огонь дальше, в глубину обороны противника, а затем перетащили орудия на северо-восточную окраину города Врицен. Каким-то чудом нам удалось занять новые позиции без потерь. Во всяком случае позднее, когда мы снимались с этого места, мы потеряли несколько человек, они подорвались на минах.

Врицен. Здесь мы соединились со своей дивизией (до этого 6-й полк действовал отдельно от нее) и солидно поработали.

Продвигались вперед довольно быстро. С боями достигли рубежа канала Гогенцоллерн.

У самого канала, увлекшись преследованием немцев, наш дивизион вместе с несколькими танками 4-го танкового полка и пехотным батальоном (если не ошибаюсь, из 12-го полка), вырвался вперед. Только мы вышли из леса на поле перед какой-то деревней, как нас встретил сильный пулеметный и артиллерийский огонь. Как потом выяснилось, в деревне стояло несколько танков, закопанных в землю. Вместе с гитлеровской пехотой они преградили нам путь. Обойти деревню не было возможности, а вступать в артиллерийский поединок с закопанными танками — жалко времени. К тому же на открытой местности можно было понести серьезные потери. Кто-то предложил подвезти к деревне два орудия и открыть огонь по целям прямой наводкой. Выбор пал на меня. Почему это задание не поручили танкистам, не знаю. Возможно, они застряли в лесу или были заняты чем-то другим.

Начало темнеть. Я взял два орудия из 4-й батареи (в этом проявилась привязанность к старым боевым товарищам) и помчался к деревне. Артиллеристы понимали, что промедление грозит смертью. Орудия вмиг отцепили от машин, развернули и открыли огонь по перекрестку дорог. Цель была выбрана удачно — именно там стоял один из танков. После нескольких выстрелов немецкие танки отступили (они, видимо, заметили, что из леса появились наши танки и пехота).

Мы решили проверить, не осталось ли в деревне гитлеровцев, и зайти в первый большой дом. Нам пришлось долго стучать в дверь, прежде чем кто-то по-польски спросил, что нам нужно. Я в сердцах чертыхнулся: соотечественники не хотят впустить нас. После долгих переговоров дверь открылась. Появившийся на пороге мужчина заявил, что немцы недавно бежали из деревни. Это для нас не было новостью. Нас интересовало, кто прячется в доме.

Не опуская пистолета, я приказал хозяину показать дом. Спустившись в подвал, мы увидели множество людей, большей частью это были женщины. Они окружили меня, стали обнимать и с плачем целовать полы моей шинели. В подвале, как мы потом узнали, прятались принудительно вывезенные на работу в Германию русские, польки, украинки и даже женщины из Югославии.

Вскоре в деревню прибыл командир 12-го пехотного полка. Я доложил ему обстановку (о взятии деревни он знал) и присоединился к своим. Было это 20 апреля в деревне Бруново.