Николай Григорьев - Двенадцать поленьев

В сумерках я стал различать дома и даже огоньки в них... Невероятно! Посёлок в глубине пустыни! Или это мираж?..

Пока я терялся в догадках, машина покатила уже по улице между домами.

Остановили машину и в ближайший дом попросились на ночлег.

Хозяйка встретила нас с поклоном:

— Пожалуйте, пожалуйте, дорогие гости!

Потом спросила удивлённо:

— Почему же вас пятеро? А где остальные? Ведь из Семипалатинска вас едет одиннадцать?

Что за чудеса? Откуда она знает про нас?

А инженер мне на ухо:

— Степная почта. Или забыли про конного казаха?.. Узун-кулак быстрее ветра по степи бежит и всё видит, всё слышит. «Узун-кулак» значит «Длинное ухо».

Но вот затопали на крыльце и вошли в хату наши остальные шестеро.

Пересчитав и этих, наша хозяйка успокоилась. Пригласила всех во двор к рукомойнику, а сама стала собирать на стол. Подала нам в двух сковородах яичницу со шпиком. Тут же выставила деревянный жбан, в котором пенился кумыс.

Отличный ужин — дар пустыни!

— Чай пить будете? — спросила хозяйка.

— Будем! Будем! Только разрешите, мы сами поставим самовар!

И заправили самовар водичкой из Иртыша. Она пресная и на редкость вкусная.

Переночевав, мы сделали хозяйке подарок: из своих запасов налили ей в кадку иртышской воды.

Посёлок, оказывается, не так уж мал. Тут и там приземистые каменные амбары с дверьми, окованными железом.

Нам сказали, что в амбарах хранятся кожи, овечья и верблюжья шерсть. Всё это привозят кочевники. А когда амбары наполняются, зовут бычников. Так называют погонщиков быков, живут они тут же.

Всё, что накопилось в амбарах, бычники перекладывают к себе в телеги — и рогатый обоз, пройдя по улицам городка, углубляется в пустыню.

Перед бычниками дальняя, тяжёлая, да и опасная дорога.

Караван быков приходит в Семипалатинск. А там — железнодорожная станция. Кожу и шерсть погружают в вагоны, и попадает это всё на заводы и фабрики. А караван возвращается домой. Но не порожняком. В телегах теперь то, в чём нуждаются кочевники: мануфактура, посуда, сахар, иголки, нитки.

Нас пригласил к себе председатель исполкома. Председатель исполкома нам понравился. Скромный человек, он донашивал своё обмундирование кавалериста гражданской войны. Был он в выгоревшей добела гимнастёрке с заплатами на локтях. На письменном столе лежала фуражка с синим околышем.

Во время беседы председатель посетовал на бычников.

— Не нравится им, товарищи, что по нашим местам пройдёт железная дорога. Кричат: «Шайтан-арба! Шайтан-арба!» А людей это пугает. Ведь «шайтан» — чёрт по-казахски. «Шайтан-арба» — «чёртова телега»... Так они окрестили поезд чёртовым именем. А люди здесь захолустные, шепотки да слушки... Не годится это.

И председатель попросил нас рассказать о железной дороге на собрании граждан.

— Вы люди столичные, — заключил он, — и слово ваше прозвучит убедительно.

Собрались на свежем воздухе, к вечеру, когда спала жара.

Речь держать мы поручили Петру Петровичу. Он инженер, работает на стройке железной дороги — ему, как говорится, и карты в руки.

Пётр Петрович рассказал о постройке дороги коротко и дельно. Ему похлопали — да и по лицам собравшихся было видно, что дурным слухам уже веры нет.

Однако бычники хмурятся. Потом стали выкрикивать:

— Не нужна нам шайтан-арба! Возим товары на быках — никто не жалуется. А проложите дорогу — быки без дела останутся. Значит, помирай с голоду, бычник?

Слово взял председатель исполкома. Сказал, что Советская власть никогда не обидит трудящегося человека. В том числе и бычника.

Правильно сказал. Но бычники расходились в глубокой задумчивости: непростое это дело — менять привычную свою жизнь...

Рано утром двинулись через пески дальше на юг.

Но по-прежнему всё мертво вокруг.

Только к вечеру неожиданно пески зазеленели.

Все радостно встрепенулись:

— Оазис! Товарищи, мы в оазисе... Прива-ал!..

Мы вышли из машины. Но не успели размяться с дороги, как из юрт высыпали ребятишки и со всех ног — к нам.

Автомобиль, конечно, им в диковинку — мигом облепили машину со всех сторон. И под колёсами они, и на крыше кабины... Рожицы сияют, чёрные глазёнки разгорелись, как угольки на ветру. А гаму, галдёжу — как в воробьиной стае!..

Шофёр забеспокоился — как бы чего не повредили в машине. Сорвал прутик — и к детишкам:

— Кыш, кыш!..

Получилось очень смешно: словно и в самом деле гоняет воробьёв.

Конечно, ничего не добился. Ребятишки только притворно взвизгивали да языки, дразнясь, казали.

Отбросил шофёр прутик — и в кабину. Да как загаркал оттуда клаксоном...

Вмиг сдуло ребячью ораву. Только голые пятки сверкнули перед входами в юрты.

Между тем появились и взрослые. К нам приближалась мелкими шажками, словно по льду скользила, женщина с белой чалмой на голове. В вытянутых руках она торжественно несла плоскую чашечку — пиалу — с кумысом. Это знак гостеприимства.

Оказавшись в юрте, я увидел, что покрывавшие её кошмы — одеяла — износились до дыр.

Приглашают обедать — а у самих, гляжу, ни кусочка хлеба. Горсть поджаренных пшеничных зёрен, овечий сыр да кумыс — вот и весь обед. А на ковре одних ребят уселось человек пять — шесть; худые, как палочки, в лицах ни кровинки. И я понял, что семья голодает.

А ещё усаживают на почётное место, накладывают мне еды. Вот положение! Рука не поднимается объедать голодных — и отказаться нельзя. Инженер предупреждал: «Не уважить гостеприимства кочевника — значит нанести ему тяжкое оскорбление!» Пришлось подчиниться обычаю — отведать еды.

Бедуют люди на кочевьях.

Едва я заговорил о Турксибе, как казах насторожился.

«Весь аул, — говорит, — слышал, а поверить боимся. Кричит узун-кулак: «Нан дают, нан! Бери кетмень, иди копать землю, строить железную дорогу... Нан получишь, нан!»

Казах объяснил: «нан» — это хлеб. И я от всей души посоветовал ему идти на стройку.

— Правильный, — говорю, — узун-кулак! Собирайтесь всем аулом — и в путь-дорогу!

Мы уже рассаживались в машинах, когда Пётр Петрович, поглядев по сторонам, сказал таинственно:

— А хотите знать секрет? Этот узун-кулак про «нан» я сам пустил. С Турксиба.

Все рассмеялись:

— Пётр Петрович, вы неистощимы на шутки!

Инженер вдруг рассердился:

— Не верите?.. — Потом сказал: — Турксиб — стройка трудная, не каждого ведь заманишь в пустыню. Приехали землекопы из России — богатыри с лопатами. Но их сотни, а чтобы план выполнять, нужны тысячи рабочих. Тут и я подумал: «А узун-кулак на что? Ноги у него быстрые, и носится он по всей степи!» Конников и искать не пришлось — из любопытства они то и дело заглядывают на стройку. Подобрал я человек с десяток, поставил ребятам задачу, тут же каждому по ковриге хлеба — и полетели степняки в разные стороны, крича: «Нан получишь, нан! Бери кетмень!..»