Илья Маркин - Впереди — Днепр!

Почти весь день Листратов пробыл в МТС. Набранные с горем пополам курсы трактористов застряли на изучении общего устройства мотора и никак не могли двинуться дальше. Шустрые на вид девчата из районного центра и пригородных сел лезли из кожи вон, чтобы освоить новую специальность, но механик — недавно оправившийся от ранения танкист — категорически заявил, что они ничего не соображают и вместо серьезной учебы думают только о гулянке. Больше двух часов пробыл Листратов на курсах и убедился, что вся беда не в девушках, а в бывшем танкисте, который и сам толком не знал не только трофейных, но даже и отечественных машин. Пришлось обращаться в стоявшую на формировании воинскую часть и просить хоть на пару недель выделить своего специалиста. К счастью, командир полка оказался человеком покладистым и прислал не одного, а сразу троих офицеров и двух опытных трактористов.

Уладив дела на курсах, Листратов зашел в ремонтные мастерские. Шефская бригада тульских рабочих уже пускала в ход четвертый трофейный трактор. Листратов от радости чуть не расцеловал седоусого бригадира и с яростью набросился на директора МТС, узнав, что рабочие целую неделю питаются только тем, что привезли с собой из Тулы.

— Где, ну где я возьму продукты? — отчаянно защищался директор. — В МТС никаких фондов нет, в ближних колхозах вымаливал — не дают, в городской столовой одна свекольная бурда.

На свой риск и страх Листратов приказал директору мельницы отпустить два мешка муки, а заготпункту — бычка-двухлетка и центнер картошки. Враз повеселевшие туляки, окружив Листратова, наперебой заверяли, что будут работать день и ночь, но к посевной поставят на ноги не меньше пятнадцати трофейных машин.

Взбудораженный Листратов размечтался, как будут работать эти тракторы и тягачи на колхозных полях, и незаметно дошел до райисполкома.

«Фу ты, черт, хоть бы домой заскочить, перекусить что-нибудь», — подумал он, входя в наполненную людьми свою приемную. — Тут, видать, до полночи просидишь».

Опять началось то, что нескончаемо продолжалось изо дня в день. Председатели сельсоветов и колхозов осаждали его требованиями на семена и машины. Заведующий районо шумел о нетопленных школах. Больница требовала хоть какого-нибудь дополнительного помещения для ликвидации вспышки гриппа. Райвоенком категорически настаивал на ремонте квартир для семей фронтовиков. Крохотная старушка в изорванном ватнике молила о выдаче ей пособия.

Листратов, привычно подавляя в себе усталость, выслушивал просьбы, давал указания, советовал, звонил по телефону, вызывал нужных людей и только в двенадцатом часу ночи, до изнеможения отупев, закончил все дела.

На пустынных улицах городка торжественно сиял лунный свет. Подмерзший воздух властно врывался в грудь, и усталость враз слетела с Листратова. Он, не торопясь, миновал центральную площадь, обогнул развалины разбомбленной в прошлом году школы и, удивленный, остановился против своего дома. Окна столовой ярко светились. У палисадника лениво похрустывала сеном запряженная в сани серая лошадь.

Еще в прихожей Листратов услышал заливчатый смех жены и басистые, с придыханием раскаты Гвоздова.

«Неужели случилось что-нибудь?» — встревоженно подумал Листратов, но голос дубковского председателя был весел и, как всегда, почтителен.

— Наконец-то, — увидев мужа, пропела Полина Семеновна. — Мы с Алексеем Мироновичем второй самовар допиваем, а хозяина все нет и нет.

— Напрасно, как собирался, в райисполком не поехал, — отвечая на приветствие удивленного Листратова, с виноватой улыбкой на потном лице сказал Гвоздов. — Думаю, поздно, в кабинете не застанешь, и вот такая промашка.

— Ну, садись, садись, — не дав мужу опомниться, подхватила его под руку Полина Семеновна. — Яичница свеженькая, с ветчиной, а потом чаек с настоящим липовым медом.

«Яичница, ветчина, мед липовый — черт-те что», — рассеянно подумал Листратов, под напором жены присаживаясь к столу.

— Неужели каждый день так: с утра и до полночи без обеда, без ужина? — сожалеюще говорил Гвоздов, умиленно глядя на Листратова.

— Бывает и хуже, — горячо подхватила Полина Семеновна. — До рассвета заседают, а утром опять за дела.

— Как Слепнев? — торопливо проглотив несколько кусков яичницы, спросил Листратов.

— Пласт пластом лежит и не поднимается третью неделю, — с болезненным надрывом в голосе ответил Гвоздов.

— И кто же за него?

— Можно сказать, никого. Девчушка у нас, знаете, секретарем в сельсовете. Ну, она и сидит. Справки какие срочные заверить или бумаги подписать к нему домой бегает. Подкосила болезнь нашего председателя, — с горестным вздохом продолжал Гвоздов, — заедет, бывало, или утром сразу заскочит, посоветует что-либо, ну, покритикует за промашки — враз чувствуешь и оживление, и ответственность большую. А теперь… — укоризненно развел он руками, продолжая настойчиво смотреть на Листратова. — Как-никак, а в нашем сельсовете четыре колхоза и народ — ухо держи да держи.

Листратов оторвался от еды и впервые пристально посмотрел на Гвоздова. В чистеньком военном обмундировании сидел он на краешке стула, положив руки на колени, обтянутые длинными голенищами добротных чесанок в новеньких галошах. Серые глазки смотрели искательно и настороженно.

«Фу ты, черт, какой он весь масляный», — с неожиданным раздражением подумал Листратов и сухо спросил:

— Как дела в колхозе? Семена получили? Как с птицей и с рыбой в озере?

— Все в норме, — с готовностью ответил Гвоздов. — Привезли вчера последние три центнера яровой пшеницы. В совхозе с инкубатором уладил все: им отдаем яйца, а от них получаем недельных утят и гусят. На днях старик Бочаров за мальками карпов едет. Тоже есть полная договоренность и все такое.

— А как сам Бочаров?

— Бегает старик, — без тени недовольства ответил Гвоздов. — Ворчит, как всегда, критикует направо и налево, а так ничего, старается.

— Старается, значит. Это хорошо, — безразлично проговорил Листратов, думая, зачем все-таки приехал дубковский председатель. Словно поняв его мысли, Гвоздов еще ближе придвинулся на край стула и, помявшись, глухо заговорил:

— Я тут по делам хозяйственным в разные места ездил и к вам… У меня, можно сказать, — нерешительно, потупив глаза, продолжал он, — у меня не совсем служебное и, можно сказать, вроде и не личное…

Листратов тайком кивнул жене и, когда та понимающе скрылась в детской комнате, спросил:

— Говорите, говорите, какое у вас дело?

— Вы, Иван Петрович… Я, Иван Петрович… Меня, Иван Петрович, — то ли намеренно, то ли действительно в полнейшей растерянности бормотал Гвоздов. — В общем, Иван Петрович, вы меня, по сути дела, чуть ли не с малых лет знаете. Я вроде как ваш выдвиженец. В общем, Иван Петрович, я надумал в партию поступить и, в общем, хочу попросить у вас характеристику, рекомендацию, так сказать.