Александр Андреев - Ясные дали

— Слышишь, мать: водка на чесноке, — многозначительно повторил тот, обращаясь к жене.

Тоня ушла от Каравановых под вечер. Скупая на ласку, недоверчивая, мать под конец назвала ее «доченькой» и просила почаще заходить: «Андрюше и вправду стало лучше…»

Придя домой, Тоня все это рассказала мне и даже представила в лицах…

Как-то раз, в конце мая, вернувшись домой в двенадцатом часу ночи, я подогрел на примусе чайник и на кухне в одиночестве сел ужинать, поджидая Тоню. Я мысленно ворчал на нее, заранее подбирая слова, чтобы отчитать ее за поздний приход. Явившись наконец, она распахнула дверь во всю ширину, засмеялась своим грудным и ликующим смехом и прямо с дороги, махая косынкой, пустилась в пляс, напевая: «Частица черта в нас…»

Я вскочил и схватил ее за руку:

— С ума сошла? Все спят. Замолчи!

— О, прославленный брат мой! Я прервала ваши мысли, направленные на процветание искусства! Приношу тысячу извинений!.. — Тоня церемонно поклонилась, касаясь рукой пола, потом горделиво выпрямилась, уперев руки в бока: — Поздравь: я победила.

— Кого? — спросил я недоумевая.

— Андрея Караванова. Только сейчас у лестницы он объяснился мне в любви. Видишь, а ты не верил!.. Теперь он у меня вот где. — И она как будто со злорадством сжала кулак. — Зажму его — и не трепыхнется: что захочу, то и сделаю… — Она села на табуретку и рассмеялась. — Смешные вы, парни: с виду храбрые — не подступись, а про любовь сказать смелости не хватает… топчетесь, мямлите, тошно смотреть! Взять того же Андрея… Летчик, герой, а тоже петлял, намекал, делал паузы многозначительные. Я говорю ему: «Ну, решись уж, говори прямо, что хочешь сказать, ну?» Он рассердился, да как крикнет: «Люблю тебя! Жить без тебя не могу. Вот и все». У меня сердце затрепетало: для девушки нет слов лучших, чем эти.

Сообщение Тони не обрадовало меня. «Никиту покорила, летчика покорила, теперь новый объект будешь искать?» — хотел я спросить, но раздумал.

— Ну, и что же дальше?

Ликование ее сразу пропало, она как будто стала вся меньше, присмиревшая, придвинулась ко мне плечом к плечу, немигающе уставилась в одну точку — на крышечку, прыгавшую над бурлящим чайником на примусе, — проговорила печально, каким-то обреченным голосом:

— Выйду за него замуж. Так будет лучше. — Грустная улыбка раздвинула ее полные губы. — Он замечательный… Еще тогда, в вагоне, я поняла, что выйду за него замуж. Бывает же так…

— Значит, бросишь институт?

— Почему?

— Не знаю. Всегда так: выйдут замуж и учебу бросают. Ребятишки пойдут… писк, пеленки…

Тоня рассмеялась, чуть привстав, сняла чайник с примуса.

— Беспокоишься? Не бойся. Я не пропаду. Даже если двойняшек рожу — учиться не брошу. Ты будешь водить их за ручки по бульвару. Тебе это пойдет: известный киноактер с двумя хорошенькими куколками…

— А как мама? — перебил я ее.

— Будет рада. Любая мать только и мечтает, как бы поскорее сбыть с рук свою ненаглядную дочку. Ты ей ничего не говори пока, я сама скажу. Завтра Андрей придет с официальным визитом… просить моей руки. А ты думал как? — она опять засмеялась: роль невесты, видимо, забавляла ее.

В воскресенье утром явились Андрей с Афанасием, выбритые, перетянутые скрипучими ремнями, в зеркально блестевших сапогах. Я встретил их в кухне. Они вышколенно, как по команде, откозыряли; Афанасий, как и полагается, вручил Тоне букет сирени. Обмениваясь рукопожатием с Андреем, мы затаенно улыбнулись — понимали трудность его роли, роли жениха.

В комнатах было убрано — невеста постаралась для такого случая. Мы с Андреем сели на диван, Афанасий с Тоней — на стульях возле нас; мать, еще ничего не знавшая, но по намекам дочери догадавшаяся о большом и важном событии, с беспокойством ходила из комнаты в кухню — собирала на стол чай.

Андрей, да и мы с Афанасием оттягивали решающий момент объяснения с матерью и вели беседу совсем о другом.

Я спросил Андрея Караванова о событиях в Испании, вспомнился порыв отправиться туда воевать. Андрей вдруг заволновался, встал, сел, опять встал, налил из графина воды в стакан и выпил большими жадными глотками; глаза на побледневшем лице стали ярче, горячее; казалось, он не в силах был говорить — волновался…

Мы по газетам знали, что гитлеровские войска захватили Австрию, кромсали, как хотели, Чехословакию, помогли мятежникам генерала Франко накинуть петлю на шею Испании; мужественная страна задыхалась в агонии — там шла расправа с защитниками столицы; по дорогам страны тянулись на север колонны беженцев — старики везли на тачанках скарб, брели детишки на костыликах… Андрей не раз подвергал себя смертельной опасности ради свободы этой страны, полюбив ее по-сыновнему глубокой, преданной любовью.

Андрей торопливо проговорил, лихорадочно сверкая глазами:

— Немецкие самолеты неплохие, их было много там, но мы сбивали их, жгли. Они пылали, врезаясь в землю, — один, другой, пятый, двенадцатый!..

Тоня остановила Андрея:

— Ну, чего ты? Успокойся. Стоит только сказать про Испанию, прямо горит весь, места себе не находит. Сядь.

Он взял ее руку и приложил к своему лбу. Но, вспомнив, что они не одни здесь, опустил и улыбнулся застенчиво.

«Куда теперь повернет Гитлер свои войска? — спрашивал я себя. — Не к нам ли, в Советский Союз?»…

Наступила пауза. Надо было начинать наконец тот щекотливый разговор, ради которого пришли Андрей и Афанасий.

— Не тяни, Андрей, — сказала Тоня, когда мать появилась в комнате и встала у стола, как бы в ожидании. — Не убьют же тебя за это. — И тут же объявила сама: — Мама, мы решили пожениться. Он пришел сказать тебе об этом.

Вспомнив свою роль свата, Афанасий оживился, встал и подхватил мать под руку:

— Так вот, Татьяна Александровна! Я как представитель его, Андрея Караванова, интересов, а сын ваш, Дмитрий, представляющий интересы сестры Антонины, пошли на взаимные уступки и договорились соединить их, то есть Андрея и Тоню, брачными узами, а проще сказать — поженить…

Мать усиленно затеребила полотенце в руках.

— Коли решили, так я помехой между ними не встану. — Она умоляюще поглядела сначала на него, потом на нее и, понизив голос, попросила: — Только, пожалуйста, не расходитесь уж…

Андрей тоже приблизился к матери:

— Спасибо. Мы не разойдемся.

— Вот и хорошо. — Она поцеловала его в щеку, сказала, обращаясь к дочери: — Парень он, видать, скромный, ты его не обижай. А ты, Андрей, поблажек ей не давай, не спускай ей ни в чем. А то ведь я ее знаю!..

Андрей засмеялся и поцеловал мать.

Утром меня разбудил укоряющий шепот матери:

— И бессовестный же ты… Неужели другого места не нашел — залез на парня… Ишь растянулся, как барин. Чего щуришься? Видать, стыдно стало… Так вот и слазь, коль стыдно. Ты не пушинка, в тебе полпуда — вон бока-то какие гладкие…