Виктор Федотов - Протока

— Ложись!

Он залег с пулеметом на макушке холма, досадуя на такое неожиданное препятствие, понимая, что еще одним броском можно было бы вытряхнуть немцев и покончить с батареей. Но понимал и то, что такой бросок будет стоить им очень дорого. И все же без него не обойтись. Да и времени нет: Завалишин ждет, полк не может надежно начать форсирование протоки, пока целы эти проклятые минометы.

К нему подполз Лифшиц. Тоже обеспокоенный.

— Задержка вышла, старшина?

— Выходит так, сержант. Малость вышла. Кто у тебя за пулеметом?

— Сам. А что?

— Давай к себе. Посылай своих по-пластунски. До гранатного броска. А мы их прикроем двумя пулеметами и десятком автоматов. Добро?

Лифшиц согласно кивнул, тыльным склоном холмика побежал назад. Через несколько минут зарокотал на правом фланге его пулемет. «Значит, пошли…»

Ну зачем так скоро уходит ночь? Зачем спешит народиться рассвет? Алексей различал проворно ползущих вниз по склону бойцов. На фоне серовато бурого песчаника они были почти неприметны в защитной форме и, пока не замеченные фашистами, юрко продвигались вперед.

— Огонь по окопам! Прикрывать своих!

Он бил короткими очередями, жалея, что совсем мало осталось патронов. Немцы усилили огонь по макушке холма. Встречные трассы пуль густо секли мутную пелену рассвета. Мины проносились все с перелетом — теперь минометы не могли уже поражать цель в такой близи, в этой недоступной теперь для них мертвой зоне.

Алексей вставил последний диск и ударил длинной очередью. Теперь он не жалел патроны, видя, что бойцы Лифшица вот-вот приблизятся к окопам, и тогда настанет черед и ему со своими ребятами ринуться на батарею. Он все рассчитал правильно: среди огненного полукольца, опоясавшего минометы, вспыхнули взрывы гранат. Взрывы взметнулись так густо, что, казалось, багровые вспышки охватили сплошной стеной всю дугу вражеских окопов.

— Вперед, ребята! За мной!

Отшвырнув разряженный пулемет, Алексей схватил автомат и ринулся вниз. Бежалось тяжело: ботинки вязли в сыпучем песке, ползли с уклона по нему, как по рыхлому снегу. В окопах уже кипела жаркая схватка, но не понять было пока, кто кого одолевает. Его группа ворвалась в самую гущу.

— Бей их! — орал кто-то отчаянно. — Круши!

Возгласы, крики, русские и немецкие, перемешались в скороговорке выстрелов, коротких очередей, тупых гулких ударов прикладами. Фашисты не выдержали, выбирались из тесных окопов и во всю прыть неслись к батарее. Напрасно офицер, размахивая пистолетом и раскидывая руки, пытался остановить их толпа подмяла его. Он все-таки поднялся и, стреляя, кинулся на окопы в одиночку. Он кричал что-то в безумном своем порыве, и сумасшедше страшным был его наполненный ненавистью взгляд.

Алексей снизу перечеркнул офицера автоматной очередью. Тот все же добился своего — достиг окопа. Но уже мертвый.

Путь к батарее был почти свободен, до нее оставался сущий пустяк, каких-нибудь двадцать — тридцать шагов. Минометы уже не палили, но, судя по всему, прислуга взялась за автоматы — встречный огонь усилился.

— Гранаты! — закричал в пылу Алексей, выскакивая из окопа. Кинул «лимонку».

— Полу-у-ндра-а! — донеслось справа.

Он узнал голос Тимура Левадзе. Бросился вперед. Но в тот же миг упругий сильный удар резко хлестнул по груди. Алексей застыл на мгновение. Понимая, что пока еще жив, попытался рвануться к минометам. Но дышать было уже нечем, ноги, отказав, подкосились, и его откинуло назад, в окоп.

… «Откуда же этот такой знакомый плеск весел? Ах, да, ведь мы все гребем и гребем, который уж час шлюпка идет после гибели «охотника». А наши ребята, все тринадцать, вместе с командиром, они уже на дне лимана спят. Не надо их тревожить, пускай отдыхают. Батарею без них возьмем, хватит сил…»

— Леха, дорогой Леха, не умирай. Пожалуйста, не умирай. Сейчас мы пересечем протоку. Берег совсем рядом, там медсанбат. Потерпи, потерпи маленько. Вот я водицей тебя еще полью. Из твоей протоки водицей. Она целебная, Леха. Ты не умрешь, дорогой кацо. Мы с тобой в Грузии…

Как через тугой ватный комок, он слышал над собой такой близкий, но очень далекий голос Левадзе. Даже понимал, что Тимур переправляет его на лодке через протоку. Но глаз открыть не хватало сил, и ответить тоже не мог. Горячей грудью чувствовал прохладу воды, сладко ощущал эту прохладу на лице, на губах. Так хотелось сделать хоть один глоток, но губы не разлеплялись, будто они заветрились жарким суховеем.

— Сейчас, генацвале, будем дома. Совсем немного осталось. Самую малость. Потерпи, дорогой…

Лодка ткнулась носом в берег, прошуршала днищем по песку. И тут же из-за кустарника громыхнул голос Завалишина:

— Кого привез, моряк?

Алексей узнал этот голос, тоже очень отдаленный, как и все другое.

— Старшину первой статьи Анисимова, товарищ подполковник! — ответил Левадзе.

— Анисимова? Вашего старшего?

— Так точно! Алексея Анисимова, нашего.

— Что с ним? Ранен?

— Очень тяжело, товарищ командир полка.

— Эх, такого парня… — с укором сказал Завалишин, подойдя к лодке. Крикнул назад: — Санитаров, машину. Живо! Ай-я-яй…

Заурчала машина. Подбежали санитары с носилками.

— Чтобы сам Садовский посмотрел! — громыхнул опять завалишинский голос. — Скажете: я просил, лично. Как там, на том берегу, Левадзе? Все знаю: расчистили, минометную батарею уничтожили, плацдарм держат. Но ты то там был, все сам видел. Как, на твой взгляд?

— Вполне надежен плацдарм, товарищ подполковник.

— Вот и хорошо. Скоро начнем. Только через протоку будете проводить опять вы, краснофлотцы флотоводцы. А то нахлебаются мои. Готовы?

— Готовы, товарищ подполковник!

— Ну, прощай, Анисимов. Спасибо тебе за все, морячок. — Это опять голос командира полка.

Левадзе подошел к носилкам, на которые уже уложили Анисимова.

— Леха, дорогой мой Леха, — заговорил, склонившись, утирая, оглаживая ему лицо влажной ладонью. — Ты напиши нам, обязательно напиши, где будешь. Я, твой друг Тимур Левадзе, буду ждать. Мы все будем ждать. Только напиши на прежний адрес, в наш отряд «морских охотников». Мы здесь скоро закончим дела и все вернемся к себе. И ты вернешься, я знаю. Леха, ты слышишь меня? Дорогой мой генацвале, ты слышишь Тимура Левадзе? Ответь…

Алексей слышал все глубже удаляющийся его голос, с трудом, но все же разбирал слова, но ответить не мог. А так хотелось попрощаться…

Старик все сидел на пристани, глядел вверх по течению: вот-вот должен был показаться катер. Прислушивался, надеясь уловить привычное постукивание двигателя. Но было тихо, словно уснуло все в этом вечере, наполненном покоем и умиротворением, лишь желтовато мутная вода дремотно урчала под самым берегом. Он и сам чуть было не задремал. Однако заставил себя взбодриться, набил трубку пахучим табаком и сладко затянулся.