Георгий Николов - Зной прошлого

Хватило бы, наверное, и на край света дозвониться. Ушли с надеждой, почти с уверенностью, что все худшее уже позади. Только тогда почувствовали Девятое Сентября. Отправились к станции, радостные, возбужденные… Гордились, что и наши дети боролись, чтобы наступил этот светлый день. Вместе со всеми кричали «ура», размахивали черными платками, смеялись и пели. Казалось нам, что никогда мы еще не были так счастливы. Люди останавливались, удивленно смотрели на нас. Но на душе у меня было беспокойно. Продолжали мучить сомнения. Хотелось, конечно, верить этому человеку. Для нас он был как спаситель. Прежде одни говорили, что наши дети убиты, другие, что живы, но неизвестно, где находятся, третьи лишь пожимали плечами. А этот человек уверен! Как не верить ему! Даже трудно было представить, что фашисты смогут так глумиться над нашим горем.

— Кто этот человек? — не выдержал я.

— Кто? Оставь… Может, и он был просто обманут. Да разве один он был такой?! Еще в июле ходили мы к одному адвокату. Знали, что у него есть связи в полиции. Ведь тогда как было — полиция судила, полиция расстреливала, и ее же просили о помощи. Подлым человеком оказался тот адвокат. Деньги он наши взял. «Заходите, — говорит, — завтра, потом… в следующее воскресенье». Но так ничего и не сообщил о наших близких. А потом и вовсе обвинил нас в том, что родили и воспитали врагов царя и отечества. Заикался еще насчет денег: мол, прежних не хватило, чтобы все уладить, но нам уже нечего было ему дать. О других осужденных все было известно, а о наших — никаких сведений… Более трех месяцев прошло — и полная неизвестность! Пришло Девятое Сентября, а мы по-прежнему были в полном неведении. Потом, правда, получили горькое известие от вас, но не хотелось верить. Мать ждет до самого конца. Потому с такой надеждой и ухватились за слова того жандарма. Ты, случайно, не голоден? — прервала она свой рассказ, который я слушал с трепетом.

— Обедал, — схитрил я, — да и зашел ненадолго.

Но она все поняла и принялась накрывать на стол. Потом снова села рядом со мной и продолжила:

— Вся станция оказалась забитой народом, ступить было негде. С минуты на минуту ожидалось прибытие поезда с политическими. Как выдержало мое сердце, сама не знаю. Хотелось верить, что скоро увижу сына, но что-то подсказывало: «Напрасно ждешь». Смотрю — и другие помрачнели. Люди вокруг возбужденно переговариваются, смеются, а мы стоим как вкопанные. В какой-то момент взгляд мой остановился на группе юношей и девушек — смотрят на нас с жалостью. Пыталась отвести от них глаза и не могла. Казалось, что они нас оплакивают. Решилась подойти, а они головы опустили и не смеют взглянуть мне в глаза. И стало мне страшно: неужели сейчас услышу горькую истину?! А так хотелось хотя бы немного еще пожить надеждой. Бросилась к ним, засыпала вопросами: «Что с нашими, живы ли они, приедут ли сегодня? Ну скажите же нам, что они живы!» Одна из девушек обняла меня, поцеловала, не выдержав, расплакалась, но все же попыталась утешить меня: «Живы… и мы их ждем…» Разговоры вокруг нас смолкли. Оглянулась — стоим мы в плотном людском кольце… Тут уж мы поняли все. Одна за другой достали свои черные платки и повязали их на голову. Ждать больше было нечего. Словно враз обессилев, ничего не замечая вокруг, медленно стали выбираться из толпы встречающих. Одна из нас нашла все же силы в себе, предложила: «Давайте вернемся, встретим живых, как положено в такой день. Ну а о наших детях мы все равно когда-нибудь узнаем всю правду».

Правда… Мы, оставшиеся в живых, знали ее далеко не полностью. Никогда не забуду, как сидели мы друг возле друга в тесной камере жандармского застенка, тихо переговаривались, пытались даже шутить. Тогда мы думали, что больше расстрелов без суда и следствия не будет. Со дня на день ждали перевода в городскую тюрьму. Но внезапно ворвавшиеся в камеру жандармы, топот кованых сапог, лязг затворов, истерические выкрики: «Всем оставаться на своих местах!» — вернули нас к действительности. А затем прозвучали имена двадцати трех…

Мы были уверены, что наши товарищи казнены палачами, но не знали, когда, как и где. Убийцы тщательно скрывали это. Более того, они сами упорно распространяли слухи, что все двадцать три просто переведены в другую тюрьму, что они строят дороги где-то высоко в горах, что живут в какой-то пещере, едва ли не на курорте. Родные и близкие бесследно пропавших ухватились за эту ложь, как за последнюю надежду. Как было не поверить!

Не было предела вероломству и подлости палачей. Один из убийц даже не постеснялся навестить родителей одной своей жертвы. Встречен он был пенистым вином и запеченной курицей. Да и как иначе, ведь он принес добрые вести. «Не о чем вам беспокоиться, — распинался он перед жадно ловившими каждое его слово родителями казненного патриота. — Сын ваш жив и здоров. Живет в горах в свое удовольствие, как царевич Симеончо». Многие были введены в заблуждение бесстыдной и циничной ложью властей. Отец одного из двадцати трех, поверивший фашистам, в первый день свободы, 9 Сентября, без тени сомнения говорил: «Хорошо, что вовремя арестовали наших детей, по крайней мере останутся живы. Сейчас они в надежном месте и очень скоро вернутся. Сам кмет мне так сказал».

Правда… Она была раскрыта через неделю после победы.

…Далеко в горах была обнаружена могила со сплетенными в смертельном объятии телами двадцати трех…

— Да ты, смотрю, меня и не слушаешь, — словно издалека долетел до меня голос матери моего друга. — Пойдем-ка лучше покажу, где мне жить придется на старости лет — под самыми облаками. — Едва заметная улыбка скользнула по ее лицу. — Как-то раз гуляла по кварталу. Туда зайду, сюда загляну, потом вижу, что забрела уж слишком далеко. Надо возвращаться, а куда, в какую сторону идти — не могу понять. Все дома один другого больше, а какой из них мой, попробуй разберись! Пришлось просить милиционера: «Дорогой товарищ, помоги отыскать, где живу». Сказала ему номер дома, а он смеется: «Так вы же перед ним стоите, бабушка».

Вошли в комнату. С фотографий на стене на нас смотрели двадцать три молодых человека. На балконе сели на старенькие табуретки. Перед нами раскинулся город, море и горы.

— Часами стою здесь и радуюсь. Хорошо стали жить люди. Смотри-ка, чего только не понастроили! Видно, богатой стала наша держава!

Был уже поздний вечер, когда я наконец распрощался с матерью моего друга. Решил добираться до гостиницы пешком — мне нужно было побыть одному. Все еще не мог осознать того, что услышал сегодня. Как допустили, что матерей в черных платках продолжали обманывать даже 9 Сентября?! Разве не было живых свидетелей, которые уже тогда могли раскрыть преступление?

Читать дальше