Юрий Мещеряков - Панджшер навсегда (сборник)

– Твой Бог – Аллах?

– Бог един.

– Это я уже слышал.

– Слышал и ничего не понял. Он на самом деле только один. И он нас всех хранит, и тебя тоже.

– Но я не верю в него, если честно…

– Вот за это «если честно…» он и хранит. И еще кто-то другой очень молится за тебя, за твое спасение.

– Ты меня озадачила, но не убедила. За всех молятся, родители так это точно, ночей не спят, переживают. Но люди гибнут каждый день! За них тоже молятся, но это их не спасает от смерти.

– Не кощунствуй, Богу не предъявляют претензий, в него веруют.

– Ты такая убежденная, как будто знаешь, что с тобой ничего не случится.

– Никто не знает о себе всего, и своего конца никто не знает. Случится или нет, здесь или в другом месте, только Аллаху и известно, и я этого не боюсь.

– Как же ты не боишься? Смерть – это всегда страшно. Это больно.

– Человеку, который ранен, но будет жить дальше, действительно больно – такова цена жизни. Тому, кто ушел, – нет. – Малика медленно покачала головой, а Ремизов вдруг понял, что она давно думала об этом, а сказала вслух только сейчас.

– Ты говоришь странные вещи, но мне хочется тебе верить. – Он протянул руку, прикоснулся к ее руке, мягко пожал. Теперь надо было бы кончиками пальцев провести по ее плечу, по волосам, почувствовать ее дыхание, вложить в это все свое обаяние, магнетизм, чтобы женщина стала ближе, но вместо этого он спросил: – Скажи, а как ты вообще здесь оказалась? Зачем тебе это надо?

– Хотелось узнать, чем теперь занимаются настоящие мужчины.

Ремизов убрал руку, ему показалось, ему опять показалось, что его одернули, словно настоящие мужчины могут заниматься только войной.

– К тебе мои лейтенанты зачастили. – Усачев с редкой для него улыбкой, стараясь не выдать за любопытством волнения, прижал к себе Малику.

– Ревнуешь? И правильно делаешь, молодые люди мною еще интересуются, и это очень приятно. Пропащая та женщина, которую никто и ни к кому не ревнует.

– Молодые, дерзкие. Им все равно, кого побеждать. Затопчут комбата, не заметят.

– Что это ты так неласково? Я, между прочим, от них ни одного дурного слова о тебе не слышала. А ты, как старый дед, все ворчишь и ворчишь, всем недоволен.

– Наверное, устал от приключений, они меня уже не взбадривают.

– Дело только в этом? Тогда поправимо.

– У меня есть новость, из разряда странных. Это как воспримешь… – Он сделал долгую паузу, как бы усиливая значение еще не сказанных слов. – Твой Ремизов наступил на противопехотную мину. Или знаешь уже? И это опять случилось с ним.

– Нет, он не рассказывал. И почему он мой, и вообще, что ты такое говоришь?

– Мина не взорвалась, ему повезло, как всегда. – Усачев произнес это низким, приглушенным голосом, словно и не рад был за своего ротного. – На эту мину еще несколько раз наступали, и многим повезло, но она все-таки рванула.

– Я знаю, что бывает потом. – Ей вдруг захотелось оборвать этот напряженный, нелепый разговор. – Ну а ты умеешь выбрать тему для разговора с девушкой.

– Тема как тема, и ты – санинструктор, тебе не привыкать. Так-то вот, девушка. – Усачев помолчал и вдруг неожиданно продолжил: – А Лосев зачем к тебе заходил?

– Лосев, начальник штаба?

– Он, кто же еще.

– Просто так. – Она вспыхнула, застигнутая врасплох странным вопросом. – Поговорить захотел, просто так, ни о чем. Не к поварихам же ему идти. А что, только тебе можно ко мне заходить? Или я теперь отчитываться должна?

– Нет, не должна. – Он снова помедлил и без предисловия продолжил. – Я жене написал, что мы с ней разведемся.

– Зачем, Усачев? Что же, я теперь виновата? Я твою семью разрушила, так получается, да? Что еще я сделала? Тебя там ждут, нервничают, а ты мной прикрыться решил, – она замолчала, подыскивая точные слова, все больше удивляясь собственным мыслям. – И ты думаешь, что я тебя прощу?

– Мы все равно разведемся. Ты тут ни при чем.

– Зачем же ты мне это сказал сейчас? И при чем тут Лосев?

Повисла неловкая пауза. Искать слова было уже поздно.

– Большой человек, а такой слабый. – Малика открыла дверь. – Уходи, не терзай меня, не могу тебя больше видеть…

– Алексеевич, завтра обеспечиваем прохождение колонн по ущелью. Командовать буду сам. Со мной командир первого взвода и ты. Готовь четыре машины, две с первого взвода, две – со второго.

– Значит, на блокировку.

– Значит. Получи сухой паек на двадцать три человека. Выход в семь утра.

– Мы всегда готовы.

Осторожно, почти ощупью боевые машины шестой роты выходили из расположения полка на песчано-каменистую дорогу войны. Час назад, на рассвете, здесь прошли саперы, но даже им нет доверия, слишком высока цена ошибок, а за ошибки платят все, невзирая на чины и звания, и даже на дружеские связи с Богом. Каждое утро саперы проходят свой каторжный маршрут длиною почти в двадцать километров до выхода из ущелья, где начинается зона ответственности соседей и работают их саперы. Впереди медленно и неуклюже движется жертвенный танковый тягач с минным тралом, за ним – двое солдат со щупами идут между двух колей, еще двое – по обочинам. Между ними, незаменимый и неутомимый, снует мокрый нос Баламута, восточно-европейской овчарки, которая весь этот долгий путь бежит рядом и ищет подлую игрушку, спрятанную в щебне, которая зачем-то понадобилась людям. Потом солдат меняет другая четверка, а отработавшие свой участок дороги садятся на бронетранспортер, сплевывают с губ песок и сухую слюну, большими затяжками курят вонючую «Приму». Через пять километров им снова заступать на вахту, снова глотать дорожную пыль и испытывать на прочность хребет своей судьбы. Пока не настала их очередь, они сидят на теплой броне и безразлично смотрят, как крутят свою рулетку другие.

Среди дорожных запахов, среди разлитой солярки, капель машинного масла, среди корда и лохмотьев сожженной резины, среди отстрелянных снарядных гильз Баламут не всегда улавливал запах заложенного под щебнем фугаса и противопехотных мин, поставленных рядом на обочине. Там, где душманы закладывали мины, они делали ловушки и для боевого пса. Поэтому и шли машины шестой роты крадучись, аккуратно вписываясь в широкий след гусениц тягача.

– Как учили в автошколе!

– «Броня-6», дисциплина в эфире!

Дорога шириной чуть более корпуса машины, медленно спускалась по террасе вдоль Панджшера к Чарикарской «зеленке». Слева раз за разом терраса отвесно обрывалась в ледяной поток реки, а справа почти на всем протяжении над дорогой нависал скалистый гребень. Мест для засад было так много, что прошлым летом, впервые сопровождая колонну с боеприпасами, Ремизов то и делал, что инстинктивно вжимал голову в плечи. Несколько раз короткими очередями он расстреливал из орудия наиболее опасные подступы к дороге. Так, на всякий случай, вспоминая между делом первый урок Гайнутдинова. Прошел без малого год, но на колонны их полка моджахеды не нападали ни разу. Их всегда сопровождали БМП-2, а орудия этих машин могли вести огонь вертикально вверх и дать сокрушительную плотность огня.