Юрий Мещеряков - Панджшер навсегда (сборник)

– Аллах акбэр! – Моджахеды ускорили шаг.

– Огонь!.. Огонь!

Ответом Хворостовскому было только шуршание камней и песка от его расползающихся беспомощных солдат, неожиданные всхлипы, почти рыдания, и это близкое жуткое «Аллах акбэр!».

– Огонь! Надо стрелять! – Он перебегал, переползал от одного солдата к другому, уговаривал, просил, доказывал, а они только затравленно вжимались в землю, не оставляя ему, командиру, ни одного шанса. Ротный безнадежно опустился на землю. Он не смог выполнить поставленную перед ним задачу, он ничего не смог. Но никто не требует зачетку, чтобы поставить в ней «неуд», никто не ругает за разгильдяйство, не назначает пересдачу на следующую пятницу. Все проще – сейчас его будут казнить.

– Что ж вы делаете, ребята? – кричал он в забитые пустотой глаза и уши. – …Нас же всех убьют.

Последние слова лейтенант произнес тихо, почти беззвучно, для себя. Он все понял. Теплые слезы потоком хлынули внутрь души, смывая застарелые и совсем свежие обиды, смывая островок последнего страха, освобождая от гнета и тревог. Душа освобождалась, она становилась свободной и легкой, как в детстве, когда мир был безбрежен и светел, а сейчас и в ней самой воспламенялся неудержимый свет.

Хворостовский отдалился от роты, оторвался, рота ему не подчинялась, его солдаты не воспринимали реальность, этот краткий миг между бездной прошлого и бездной будущего, его воля не пробилась сквозь охвативший их ужас. Выбор есть всегда, и он мог бы не вставать из-за своего укрытия, не подставлять свое худое, еще юношеское тело под эти жалящие пули, не делать последнего шага, но наступил момент истины. Он почувствовал, что остался совершенно один. Никем не понятый! Офицер поднялся в полный рост лицом к врагу и выложил в приближающуюся темную массу весь магазин до последнего патрона, не оставив себе ничего.

– Русские не сдаются! – рвалось из его горла, и, прежде чем эхо отразило этот яростный крик, в голову, в грудь, в брюшину, в ноги ударили тонкие иглы пуль – по нему с ненасытным азартом вела огонь вся банда.

Моджахеды так увлеклись стрельбой, что не заметили, как свежим ветром сорвало висевшую над гребнем удушливую тучу. Они не заметили, как удивленно, с любопытством и без страха их стали рассматривать три десятка солдатских глаз. Через прицелы. Рота открыла огонь, и «духов» смело этим ураганным залпом.

– Знаешь, Рем… – Черкасов вдруг остановился. Потом нерешительно продолжил. – Ты только не смейся, послушай меня. Все неслучайно, такое ведь редко бывает. Во второй роте ни одной царапины, а «духов» всех – в капусту. Я думаю, что они убили ангела. А такое не прощают.

– Да, ангелы среди нас, – Ремизов не смеялся. – Не то, что мы с тобой. Мы успели натворить дел.

Черкасов снова продолжил:

– Я слышал в полку, на него представление на звезду Героя подготовили.

– Зачем ангелу звезда… Он сам звезда.

Генеральный секретарь, строгий и сосредоточенный, сцепив руки за спиной, расхаживал по своему кабинету. Его обычно мягкое круглое лицо несло глубокий отпечаток раздумий и непринятых решений. Страна втянута в войну, и с этим ничего невозможно поделать, это факт, следствие шапкозакидательских настроений и геополитических ошибок.

– Докладывайте, товарищ министр обороны.

– Войска 40-й армии успешно справляются с задачей, поставленной перед ними партией и правительством, контролируют большую часть территории Афганистана. Но это только военная составляющая всего комплекса проблем. Ее нельзя рассматривать обособленно. Общая политическая обстановка не позволяет нам более эффективно противостоять многочисленным бандформированиям, в основном исламистским. Их количество не снижается, а финансирование из-за рубежа, прежде всего из США, Саудовской Аравии, только возрастает. Это подтверждают наши источники.

– Я вас понял. Доложить по существу вопроса вам нечего.

– Товарищ Генеральный секретарь, сейчас зима, перевалы в горах закрыты, активность моджахедов приостановлена, так что ситуация в целом стабильна. Мы готовим активные боевые действия в провинции Хост вблизи границы с Пакистаном, это позволит уничтожить крупную группировку противника и перекрыть на этом участке каналы поставки оружия моджахедам. В то же время базы подготовки, очаги контрреволюции находится вне пределов…

– Прекращайте, прекращайте. Может быть, мы и Пакистан втянем в орбиту боевых действий, потом Иран, Китай? Доложите ваши предложения. Пошел седьмой год, как мы влезли в эту авантюру, пора уже что-то решать.

Министр обороны наморщил лоб в надежде сосредоточиться и поймать мысль Генерального. Он, немолодой человек, послуживший всем, начиная со Сталина, – военный прежде всего. Он вместе с 40-й армией – последний довод генсека, и решать ребусы не его задача. Нет ни одной задачи, которую не выполнил или не смог бы выполнить контингент, но если военные успехи не подкреплять твердыми политическими шагами, все усилия напрасны.

– Хорошо, Сергей Леонидович. Если у вас нет конструктивных предложений, тогда они найдутся у меня. – Генеральный секретарь остановился, протер носовым платком очки. – Безусловно, мы оказываем интернациональную помощь братскому народу. Обратите внимание – помощь! В сложившихся обстоятельствах нам необходимо перед лицом всего демократического мира продемонстрировать свою добрую волю. Это будет способствовать авторитету страны на международной арене, нашей политике, а также поможет менее болезненно подойти к другим, возможно, более радикальным решениям. Подумайте о частичном выводе войск из Афганистана.

– Товарищ Генеральный секретарь, это что же – признать поражение? Повторить американское фиаско во Вьетнаме? Но мы много лет на этом строили свою политику.

– После американцев не так стыдно, – твердо глядя в глаза министру, продолжил Генеральный. – Но сейчас не об этом. Определите, сколько мы можем вывести полков или батальонов, не ослабляя группировку. И еще, при вступлении в должность вам указывали, что главная задача в Афганистане, во всяком случае ваша задача, заключается в том, чтобы активными действиями контингента пресечь внешнюю агрессию со стороны недружественных государств и переломить ход войны. И, как я понимаю, решения до сих пор нет.

Умер дед. Не дождался. Как он устал от этой жизни, никто точно не скажет, а каково ему теперь смотреть сверху на земные дела? Отмучился. Вздохнул в последний раз и взлетел в небеса. В небеса, обязательно в небеса. За все годы, сколько помнил Артем своего деда, никого тот не обидел. Самое страшное его ругательство – «утроба ненасытная», обращенное, конечно, к бабке, к бабе Маше, теперь оно кажется смешным. А самые большие друзья и соратники – это корова Ветка и телушка да семь овечек, с которыми он гулял по окрестным выгонам и лощинам. Они не требовали денег, не мешали его мыслям, перед ними не было стыдно за прожитую жизнь.