Вениамин Белобородов - Подвиг. 1941—1945

9 августа 1963 года появилась в Воронежской газете «Коммуна» статья П. Грабора «Нет, он не пропал без вести». Потом в газете «Челябинский рабочий» статья В. Колобова «Тайна разбитого самолета».

Постепенно приоткрылась завеса времени.

…Командир полка подполковник Летучий 17 января 1943 года дал Козаеву и Овчинникову особое поручение, от которого зависело выполнение важной операции по окружению и уничтожению врага. Надо было срочно восстановить связь с наземными частями, глубоко вклинившимися в расположение противника.

Командир пожал руку, пожелал успеха. Проводил взглядом улетающий в направлении Калитвы самолет. Только бы обошли фашистский аэродром в Евстратовке!

Шалико и Евгений, удачно посадив самолет, вручили командованию наземных частей приказ командующего армией.

Когда они летели обратно, под крыльями самолета были белые-белые поля выпавшего ночью снега. По дороге — отступающие колонны фашистов и совсем недалеко освобожденная от немцев слобода Морозовка.

Евгений обрадовался:

— Шалико! Видишь, Морозовка виднеется? Мы почти дома!

И вдруг самолет вздрогнул. Загорелся мотор. Острая боль сковала ноги Шалико. Стиснув зубы, он повел самолет на посадку. Другого выхода не было. Приземлившись, летчики увидели, как к ним бегут фашисты. Их много. У них овчарки. Евгений выскочил из пламени горящего самолета. Помог выбраться Шалико. Стал срывать с него горящий комбинезон.

— Приказываю оставить меня и выполнять задание! Ждут донесения! Беги! — приказал Евгению командир экипажа Козаев.

Проваливаясь в сугробы, Евгений побежал через кусты к камышам.

Шалико выпустил шесть пуль по фашистам, а последнюю оставил для себя.

Отстреливаясь, Евгений скрылся в камышах. Он пробирался к реке. Свои совсем близко — на той стороне реки. Но отчаянная боль в вывихнутой ноге, а сзади овчарки… Вот они совсем рядом, а он бежит, что есть духу. Лай за спиной. Еще секунда. Еще…

Очнулся Евгений, когда били прикладами. Били так, что переломили руку. Адская боль во всем теле, нечем дышать…

Потом окровавленного вели на допрос. Когда проводили мимо колхозницы Дарьи Сергеевны Кулиничевой, она, вглядываясь в лицо, в русые волосы, упавшие прядями на глаза, прошептала:

— Сынок, родной, не ты ли это?

— Нет, мамаша, я из Челябинска. Родители мои там.

— А я думала — мой Степа. Он тоже летчик!

— Чего лезешь! — крикнул конвоир. — Иди в хату!..

Евгения завели в хату. Дарья Сергеевна порылась в сундуке, оторвала чистую тряпицу, перевязала руку Евгения. Принесла ему, три сырых яйца и горбушку хлеба. Он выпил яйца, а горбушку спрятал:

— Может, пригодится! — улыбнулся.

Его пытали, били, добиваясь, чтобы он рассказал о части, дал нужные сведения.

— Мы можем тебе сохранить жизнь, если ты, конечно, скажешь… — пообещал немецкий офицер. Но Евгений до конца остался верен присяге Родине.

— В кузницу его! — закричал фашист.

Перед самой кузницей Евгений замедлил шаг. Снял окровавленный шлем, запрокинул голову:

— Прощай, небо! Увидимся ли?

Из кузницы он не вышел. Хоронили Евгения на сельском кладбище. Весь хутор шел за гробом.

Эти люди через двадцать один год повели мать Евгения Параскеву Даниловну на могилу Евгения. Не довелось приехать Василию Николаевичу: он умер незадолго. Посреди степи, где только ветер поет свою вечную песнь, увидела мать всю в цветах могилу сына.

Весть о том, что найдена могила Евгения, дошла и до Нины.

«Мне очень тяжело. Но как Вам, Параскева Даниловна?! — писала она. — Я бы жизнь отдала, чтобы облегчить Ваши страдания. Я очень прошу Вас быть мужественной, крепкой, как Женечка. Он прожил короткую, но прекрасную жизнь».

Почтить память героя приехали челябинские школьники из пионерской дружины, носящей имя Евгения Овчинникова. Они проехали тысячи километров. Их встречали на станции Россошь школьники Анновской школы, тоже из дружины Евгения Овчинникова.

Дул в степи сильный ветер. К могиле Евгения шли земляки его. Шел народ с окрестных хуторов и сел. Пришли очевидцы гибели Евгения: А. В. Данилова, Д. С. Кулиничева, И. М. Шингарев, М. Ф. Кулинич и Т. М. Евтушенко. Они рассказали подробности смерти и похорон отважного летчика.

Дует в степи ветер. Весь в цветах и венках стоит на воронежской земле памятник уральцу Евгению Овчинникову.

Помнят и чтут челябинцы своего земляка. Его имя внесено в Областную книгу почета. Его именем названа улица города. Его матери предоставили честь зажечь Вечный Огонь в Челябинске. Пусть горит этот огонь, не угасая! Пусть знают люди, что герои не умирают!

Не забыто и имя Шалико Козаева. Поют в Южной Осетии песни о нем. Летчики полка разыскали труп Козаева. Его перевезли в город Россошь и похоронили на городской площади.

Шумят леса Хинельские. Не понять человеку языка деревьев, не угадать, о чем они шумят. Но если прислушаться к голосу ветвей старого дуба, в сердце которого не один свинцовый комочек и на теле еще заметны следы ранений, то услышишь о былом. Там будут и горечь поражений, и радость побед — рассказ о подвиге человека, вдоль и поперек исходившего Хинельские леса.

…Десятеро обреченных медленно ступали по мокрому снегу. Осенний ветер пронизывал насквозь. Полицаи молча поторапливали прикладами, спеша привести их к месту казни до наступления полной темноты.

Среди десяти — высокий сухощавый парень с очень светлыми, почти белыми вьющимися волосами, прилипшими к окровавленному лбу. Под голубыми глазами синие кровоподтеки. Друзья не узнали бы сейчас своего институтского поэта, влюбленного в Гарибальди. Не узнали бы, наверное, и однополчане своего бесстрашного разведчика лейтенанта Анатолия Инчина в этом шагающем на смерть человеке. Вместе с ними, еще совсем недавно, выполнял он задание в тылу врага. Возвращаясь к своим, ведя неравные бои, нарвался на мину. Контузия была тяжелой, и пришлось товарищам оставить в крестьянской семье вместе с Анатолием Инчиным лейтенанта Льва Хлапова.

Когда Анатолий выздоровел, стали пробираться к своим. Шли ночами, а днем укрывались в глухомани. Недалеко от Брянска нарвались на эсэсовцев. Их схватили, заперли в сарае. Ночью, в кровь ломая ногти, они прорыли лаз под стену, ушли.

Перенесенные лишения, однако, дали себя знать: адская боль в позвоночнике свалила Инчина. Остановились в селе Назаровка Понуровского района. Хлапову пришлось устроиться на спиртзавод кочегаром.

— Выздоровеешь, — успокаивал он Анатолия, — и снова двинем вперед.