Игорь Болгарин - Чужая луна

Возле ресторана «Уголок» Кольцов остановился и, прежде чем свернуть в переулок к банку, внимательно огляделся по сторонам. Красильникова нигде не было. И вообще улица была пустынна. Жихарев сумел своевременно нырнуть под арку, а женщина с коляской и грузчики, заносящие в «Пера-Палас» мебель, в счет не шли.

Когда Жихарев снова выглянул из-под арки, Кольцова нигде не было. Куда он делся? Зашел в «Уголок»? Или свернул в переулок?

Жихарев пробежал до угла и успел увидеть комиссара, который поднимался на крыльцо банка и тут же скрылся за дверью.

Жихарев знал этот банк. Совсем недавно он потерпел здесь сокрушительную неудачу. Их было трое. Они тщательно подготовились, ликвидировали сторожа, овладели входными ключами. Им заранее было известно, что банк не работает, а управляющий куда-то уехал. Казалось, удача сама плывет им в руки. Они проникли в банк с полным набором инструментов. Трудились всю ночь. Под конец, отчаявшись, применили универсальные инструменты — ломы и молот. Но искалеченные сейфы так им и не поддались.

Да, это был тот самый банк. Жихарев стоял за углом и ждал, когда оттуда снова выйдет комиссар. Надо было узнать, куда он отправится еще и где он остановился.

Но комиссар не выходил. Похоже, он здесь жил.

Жихарев не оставлял надежды вскоре все же поквитаться с этим банком и его упрямыми сейфами. Теперь возникла и вторая причина: заодно поквитаться также с комиссаром. Надо было только хорошо подготовиться, чтобы удача и на этот раз не отвернулась от него.

Лишь под вечер Жихарев отправился к Слащёву. Его руки жгла газета с новостями о намерениях французов удалить русскую армию из Турции. Интересно, что скажет по этому поводу Слащёв, которому так же больше некуда деваться, как и ему.

Жихарев сразу заметил, что Слащёв был чем-то озабочен. Всегда энергичный, быстрый в движениях, в этот раз он был вял и задумчив.

«Не к нему ли приходил большевистский комиссар? — подумал он, но тут же отбросил эту мысль как нелепую. — С меньшим риском он мог прийти к Врангелю. Слащёв люто ненавидел большевиков, как и большевики его. И если бы комиссар посетил Слащёва, то он вряд ли ушел бы от него своими ногами».

Но на всякий случай Жихарев спросил:

— У вас плохое настроение. Вам кто-то его испортил?

— Почему ты так решил?

— Я вас хорошо изучил. Вы сегодня какой-то другой.

— Такой, как всегда. Маруська кашляет, — отмахнулся Слащёв, но про себя отметил проницательность гостя.

Жихарев подумал также, не рассказать ли Слащёву о сегодняшней необычной встрече? Не зря ведь комиссар появился на этой улице. Может, замышляет что-то против Слащёва? Но раздумал. Потому что тогда придется рассказать Слащёву об их знакомстве с комиссаром, об адъютанте Уварове и десяти тысячах долларов. У Слащёва могут возникнуть свои идеи. И кончится это тем, что генерал сделает так, как ему захочется, и он, Жихарев, окажется в этой истории совершенно ни при чем. А возможно, еще и пострадает, если как-то выяснится, что несостоявшееся ограбление русского банка — дело его рук.

Затем они вместе прочли газетную статью о намерениях французов изгнать русскую армию с пределов Турции.

— Ну, и что вы думаете по этому поводу? — спросил Жихарев.

— Ничего, — сухо ответил Слащёв. — Меня это не касается.

— Ну, как же! Вы — русский генерал, который…

— Ты, кажется, забыл, — перебил его Слащёв. — Ты забыл, что я уже давно не генерал. Я — беженец. Меня оставят здесь, как старые изношенные сапоги. Меня нет. Меня вычеркнули.

— Но вы же не останетесь здесь, если они уйдут.

— Какое я теперь имею к ним отношение?

— Ну, и здесь оставаться…

— Ну, почему же? Ты не слыхал? Мне Земский союз индюшиную ферму подарил. Стану фермером, — он поднял глаза на Жихарева, ухмыльнулся. — Нинка — бухгалтером, Маруська — пастухом. Буду индюшиными яйцами торговать! Озолочусь. А что!

И смолк, лишь нервно барабанил пальцами по столу.

Он был на редкость неразговорчив. Время от времени он то уходил в себя и отсутствующим взглядом смотрел на Жихарева, а то вдруг вспоминал о нем, и, пристально глядя ему в глаза, говорил какие-то глупости.

— Говорят, выгодное дело

— Какое? — не понял Жихарев

— Ну, эти… индюшки, или как там их?.. Индейки? А мужья у них кто? Индейцы?

Но Жихарев чувствовал, что Слащёв думает в это самое время о чем-то совсем другом. Разговор не получался.

Еще немного посидев у Слащёва, Жихарев ушел.

На заходе солнца домой вернулась Нина. Прошла в дом, переоделась. И снова вышла. Уселась за столом напротив Слащёва.

— Какие новости? — спросил он у Нины.

— Никаких. Все как всегда.

Слащёв протянул ей газету:

— Прочти. Англичанин про нас пишет.

Она быстро просмотрела статью.

— Тоже мне новость, — бросила она на стол газету. — Об этом уже с полгода говорят.

— А если и в самом деле нас отсюда попросят?

— Когда-то это обязательно случится. Зачем преждевременно впадать в панику?

— Ты, похоже, даже радуешься этому?

— Я — реалистка. Когда это случится, тогда и подумаем, что делать, куда ехать?

— Ну, и куда мы поедем? К кому? Кто и где нас ждет? Впрочем, кажется, у тебя где-то там, в Испании, есть родня?

— В Италии, — спокойно поправила она.

— Не имеет значения. Все же родня!

— Мы слишком бедны, чтобы ехать к ним.

— Хорошо. Согласен. Останемся здесь, у турков. Будем торговать индюшатиной. Маруська вырастет и выйдет замуж за богатого толстого турка, — начинал распалять себя Слащёв.

— Ее дело. За кого захочет, за того и выйдет. Я у родителей не спрашивала благословения. Не обижусь, если и она у меня не спросит.

— Без приданого ее в хороший гарем не возьмут. Ты бы хоть на эту нашу ферму съездила. Посмотрела бы, что там делается.

— Что там делается? Индюшки пасутся.

— Вот и посмотрела бы. Хозяйка все же!

— Мне эта твоя ферма не по душе, Яша! Мне бы конеферму! Сутками бы там пропадала!

— Не обещаю. Разве что когда богатый турок у нас с тобой зятем будет, мы с него калым лошадками возьмем.

Нина укоризненно посмотрела на Слащёва, спросила:

— Ты чего сегодня такой взъерошенный?

— Маруська кашляет.

— Неправда! Что случилось?

— Размышляю, — он накрыл своей большой ладонью ее руку, виновато произнес: — Испортил тебе жизнь. У тебя все по-другому могло сложиться.

— К чему эти разговоры, Яша! — с тихим упреком сказала она. — Я сама себе такую жизнь выбрала. И довольна. Так что не казни себя, ты ни в чем не виноват.

— Ты великодушна! Еще спасибо скажи мне, что гувернанткой работаешь! Скажи, что стремилась к этому! Что безработного мужа мечтала кормить!

— Ну, и что! Так сложилось! Кстати, не по твоей вине! Что сейчас об этом говорить?

— А почему бы и не сейчас? Еще кусок жизни остался. Мы ведь, по сути, не жили. То дождь, то жара. То в палатках, то под звездами. То бои, то госпитали. И так — сколько лет! Все думали: ничего, ничего, вся жизнь впереди. А она как свечка — уже только тлеющий огарок остался. Все! — он поднял на нее голову и внезапно деловито спросил: — А где они там, в Италии?