Богдан Сушинский - Воскресший гарнизон

— Понимаю, теперь, когда штандартенфюрер оказался не у дел, защитника вы ищете в лице своего нового начальника.

Вместо того, чтобы сразу же подтвердить эту банальную догадку, граф Устке — сын графа, внук маркграфа и правнук штадт-графа [35] «Маркграфами» в Германии назывались владельцы крупных административных пограничных округов, наделенные на территории округа неограниченной военно-административной властью. По своему титулярному положению маркграф располагался между графом и герцогом. «Штадтграфами» становились владельцы нескольких округов, укрепленных замков или крепостей. Владелец одного такого замка-бурга назывался «бургграфом», а владелец нескольких становился «штадтграфом». Кроме военно-административной власти, в старину штадтграфы были наделены также судебной властью. — с дрожью в коленках присматривался к откровенно монголоидному лицу барона фон Риттера. И только когда тот понял, что именно так заинтересовало начальника «Лаборатории призраков» и завсегдатая подвалов гестапо, Устке наконец изрек фразу, которая навсегда установила барьер между ним и комендантом.

— Насколько я понимаю, теперь уже не только как у начальника. Поскольку вы, барон, с вашей... гм-гм — нерешительно пожевал он губами, — неординарной для Германии внешностью, как никто другой, должны понимать меня.

Реакция оказалась вполне предсказуемой.

— А не пошли бы вы отсюда, господин граф?! — Но, поскольку Устке замешкался, фон Риттер взревел, как разбуженный посреди январской стужи медведь. — Я сказал тебе: «Пшел вон!». И никогда впредь не вздумай титуловать себя графом, — прорычал бригаденфюрер, уже когда Устке оказался за порогом.

— Именно таким образом всякий раз избавлялись от меня высшие чины гестапо, как только открывали для себя, что человек с лицом вырождающегося местечкового еврея на самом деле оказывается единственным по-настоящему чистым арийцем во всем рейхе. «Допотопно чистым» — как выразился один из гестаповских чинов.

— И все же вы не достойны титула своих благородных предков, — немного успокоившись, но все еще довольно агрессивно изрек комендант «СС-Франконии». Очень уж задел бригаденфюрера намек Устке на его, барона фон Риттера, близость с монголоидами. — Потому что у тебя не было и быть не могло благородных предков! Никогда! Ибо такова воля Германии!

Правда, до сих пор для Устке остается загадкой, почему никогда больше комендант к этому разговору не возвращался, и вообще вел себя так, словно ничего особенного в тот день не произошло.

Фон Риттер решительно прошелся по кабинету. Это была походка полководца, который, выстроив своих генералов, вот-вот должен был отдать приказ о начале общего наступления на позиции врага.

Не удивительно, что «генералы» напряженно следили за каждым шагом, каждым движением этого коренастого, немыслимо широкоплечего человека, с ярко выраженными азиатскими чертами смугловатого лица, в которых действительно слишком уж вызывающе просматривалась убийственная для арийской чистоты великоханская наследственность. И необъятной величины шлемоподобная голова — рано облысевшая, а потому на затылке и висках всегда старательно выбритая — лишь возводила это сходство барона с его монгольскими предками в генезисный абсолют.

— Да, у нас появились специалисты, способные создавать этих самых недочеловеков! И что?! — уже не в состоянии сдерживать свою ярость, прокричал фон Риттер и, отчаянно рванув кобуру, выхватил пистолет. — Вас спрашивают, идиоты!

— У нас теперь есть несколько д-десятков п-первых з-зомби, — отстучал зубами Устке, явственно ощущая космический холод пистолетного дула у себя на переносице.

— Вот, — отведя пистолет, ткнул барон пальцем в сторону наследственного графа. — Зомби! Появление зомби, — отчаянно водил пистолетом у носа хранителя зомби-морга, — вот что могло, и что... — он повелительно оглядел небольшой строй своего офицерства, — в любом случае, должно будет заинтересовать фюрера во время его пребывания здесь.

— Мы сделаем все возможное, чтобы именно это его и заинтересовало, — заверил фон Риттера хранитель зомби-морга, который все это время вел себя подобно камикадзе.

— Сделаете, конечно, сделаете. Ибо такова воля Германии. Но если впредь, Устке, вы будете дарить мне свои мысли также медлительно, как Иуда — предголгофные откровения, я пристрелю вас намного раньше, чем вы подарите свой очередной постулат. И даже раньше, чем нажму на спусковой крючок. Вы поняли меня?

— Как заповеди Христа.

— Крайз!

— Слушаю, господин бригаденфюрер.

— Сколько мертвецов готовятся предстать сейчас перед нами в облике зомби?

— Готовятся.

Бригаденфюрер остановился, нацелил свой взгляд на унтерштурмфюрера и... непроизвольно вздрогнул. Он всегда вздрагивал, когда, подняв голову, обнаруживал перед собой этого огромного, более чем двухметрового роста увальня, с широкими, но бесформенными какими-то, напоминавшими два взваленных на плечи нормального человека полупустых мешка, плечами.

Впрочем, собеседников этот фриз [36] Фриз — представитель фризской народности, издревле населявшей Западно-Фризские и Восточно-Фризские острова, а также североморское побережье Германии. В большинстве своем мужчины-фризы, являющиеся потомственными североморскими мореходами и рыбаками, выделяются своей замкнутостью и физической выносливостью. поражал не размерами своими, а лицом, вернее, тем, что у всех прочих людей называется оным.

Даже оказавшись на костре сатанистов, этот парень каким-то чудом выжил, однако случилось так, что подбородок его почти сросся с грудью, являя миру неописуемо жуткую массу из затвердевших кусков изуродованной ткани, глубоких мясистопепельных шрамов и уродливых фурункулов.

— Я спросил, сколько готовятся, Крайз.

— Еще двое.

— Да, всего лишь двое? В таком случае вам суждено стать третьим.

— Вы совершенно правы, бригаденфюрер, суждено. Однако следует учесть, что только что мы увеличили наш зомби-гарнизон на два десятка диверсантов.

— Но вы докладывали о пяти претендентах на зомби.

Никаких эмоций на месиве, которое следовало считать лицом

Фризского Чудовища, не проявилось. Разве что каким-то немыслимым образом оно стало удлиняться и становиться еще более безобразным. Точнее, более непривычно... безобразным.

Фон Риттер никогда не страдал брезгливостью, но очень скоро понял, что ни смириться с этой «маской ужаса», которую он никогда не решился бы назвать лицом, ни хотя бы привыкнуть к ней — не способен. И тот, кто первым нарек Крайза «Фризским Чудовищем», породил это название только в одном мыслимом состоянии — глубочайшего шока.