Игорь Никулин - День Независимости. Часть 1

— Абсолютно, — отчеканил оперативник. — Имеется свидетельская база.

— Интересно-о… — протянул полковник, делая в блокноте пометку. — Подробнее, пожалуйста.

Оперативник кивнул:

— Я разговаривал в госпитале с жильцом триста двадцать шестой комнаты. С его слов, когда на третьем этаже потянуло дымом, он растолкал спящих соседей, и они стали спускаться по лестнице. Внизу уже горело, но он добрался до первого этажа, ткнулся в дверь. Она была заперта… Мужик он не хилый, килограмм девяносто весит. Попытался ее выбить, но тщетно. Такое, говорит, ощущение, будто кто-то с той стороны подпер.

— И еще, — взял слово сидевший слева от Сажина сотрудник. — Пожарные закончили только к обеду, говорить о результатах осмотра отказываются, но неофициально склоняются к тому, что эпицентр пожара был на нижних этажах. Мало того, беря в расчет ветхость здания, погоду, силу ветра, они считают: возможно присутствие какой-нибудь легковоспламеняющейся жидкости, бензина, на пример. Иначе огонь просто не смог бы в такой короткий срок перекинуться сразу на все помещения. Повторюсь, это версия пожарных. Перед тем, как совершить поджог, некто облил бензином стены и пол, и как раз внизу, тем самым, отрезая жильцам путь к выходу.

— Значит, вы придерживаетесь версии поджога? — констатировал Сажин, уткнувшись в блокнот. — А что, охрана была в общежитии, или там проходной двор?

Вопрос, заданный Сажиным, очевидно, задел майора Дзоева за живое. Плохо скрывая раздражение, он закрутил в руках карандаш, в сердцах бросил ее на стол.

— Простите меня, товарищ полковник, за бестактность, но жить здесь, в этом городе, приходится нам, и к вопросам безопасности здесь относятся гораздо серьезнее, чем в России. Это в столицах «Вихри» проводят формально, вам циферки да галочки нужны для отчетности. А у нас каждая промашка чревата реальными последствиями, и последствия эти, как правило, измеряются в человеческих жизнях!

— Зря вы так, майор, — стальным тоном осек обидчивого Дзоева Сажин. — Я сюда приехал не учить вас жизни, не доносы в Москву строчить и не препоны ставить! А насчет ваших обид, мы не барышни кисейные, чтобы в реверансах друг перед другом раскланиваться. И вы правы. Наш просчет — это чья-то жизнь, и я хочу, чтобы нашими усилиями свести просчеты эти к минимуму, и потому сейчас надеюсь от вас услышать: охранялось общежитие или нет?

Дзоев хмыкнул, но в карих глазах уже не было обиды. В них светился неподдельный интерес.

— Общежитие когда-то принадлежало профтехучилищу, с началом первой войны отошло к военным. Вместе с двумя бабушками-пенсионерками, ровесницами Октября. Но летчики — люди с головой, угрозы боевиков помнят, а потому на каждые сутки выделяли заступающей на дежурство старушке помощника. Заступал офицер, у них даже график по комнатам был составлен. И кроме всего прочего — при оружии. Жильцов он знал, и посторонних бы, однозначно, не пропустил. Уточнял, к кому гости, через кого-либо вызывал… Сажин усомнился:

— Но ведь он мог отвлечься? Отлучиться в душ, в жару, или, скажем, в туалет.

— Мог. Но входная дверь без внимания не оставалась. Чужие к ним не совались. Бабуля, если надо, поднимет такой переполох, — полобщаги сбежится.

— Однако… Ну, а если ваш божий одуванчик пустила постояльцев? Ради прибавки к пенсии. Или взяла на хранение чьи-то вещи, впоследствии оказавшиеся…

Оперативник пожал плечами, давая понять, что на сей счет информации у него нет.

— Спросить уже не у кого, — добавил он виновато. — Бабуля вечером ушла дремать в каморку. Чем занимался военный, пока неизвестно… Пожарные из завалов на первом этаже извлекли два сильно обгоревших трупа. Идентифицировать пока трудно, но, судя по всему, это как раз вахтерша и дежуривший с ней летчик.

«Чертовщина какая-то. Полтергейст в отдельно взятой общаге. Посторонние категорически отрицаются. На входе вооруженная охрана. Не сами же жильцы расплескали в коридорах бензин и спалили здание?», — рассуждал Сажин, выискивая хоть какую-нибудь зацепку.

— С потерпевшими общались?

— Беседовали, — поправил майор Дзоев и сделал знак оперативнику сесть. — Уцелевшие жильцы госпитализированы. У каждого что-то есть: ожоги, переломы, психологический шок. Врачи категорически отказали провести опрос. Довольствуемся тем, что удалось почерпнуть на месте происшествия.

— Да-а, не густо!

Сажин закрыл блокнот и убрал в кейс.

— Я бы хотел съездить на место, если не возражаете. Время еще светлое. Машину дадите?

Майор поднялся, оправил собравшийся на поясе складками свитер.

— Без проблем. Алексей побудет вашим гидом.

Молодой оперативник в жилетке шумно снялся со стула и, протискиваясь между сидящими, полез к выходу.

— И еще… Не знаю, как у вас с гостиницами, а время позднее. Не посодействуете?

— Хорошо, — согласился начальник горотдела. — Алеша, как освободитесь, доставь нашего гостя в гостиницу «Моздок». Не Метрополь, конечно, но за комфорт ручаюсь.

— А что ты об этом думаешь, лейтенант? — спросил Сажин сопровождающего, когда тот, обвив руками руль, вел служебный «жигуленок» по вечерним улицам города.

— Трудно сказать, — не сразу ответил Алексей.

Он был не старше двадцати четырех лет, высок и болезненно бледен лицом. Широкие скулы и косинка в глазах выдавали в его генах присутствие калмыцкой крови.

— Я работаю без году неделя, и… с таким сталкиваюсь впервые. Но мне кажется, не очень похоже на нелепую случайность. Не вяжутся подпертые двери и очаговое расположение. И это даже если не брать в расчет бензин… Вопрос в другом, кто все провернул?

— Да, — задумчиво отозвался Сажин. — Это сегодня вопрос дня.

— … какую душу надо иметь, чтобы на такое решиться? — вздохнул оперативник.

«Поработаешь с мое, перестанешь удивляться. Увидишь, какие порой экземпляры рода человеческого попадаются. С виду обычный гомо сапиемс, руки-ноги, где положено, и голова на месте. А язык не повернется человеком назвать. Человек — это прежде всего душа. А у некоторых она грязнее мусорного бака».

Моздок. 28 апреля 20 ч. 00 мин.

Кирпичный выгоревший склеп к их приезду еще дымился. От груды головешек струился к небу прозрачный дымок. Нестерпимо воняло жженой резиной и горелым мясом. Спазм железной рукой сдавил горло Сажина, и колючий рвотный ком медленно пополз по пищеводу.

Стараясь дышать реже, обходя тлеющие головни, он вошел в зияющий дверной проем. Из щелей между черными от копоти кирпичами торчали гнутые гвозди. Все, что осталось от сгоревшего дотла деревянного косяка.

Ступив через порог, поглядел с опаской вверх: не упало бы чего на голову.

Но падать уже было нечему: над головой рассыпало первые звезды темнеющее небо. Все пять этажей сожрало ненасытное пламя, покоробленная обгоревшая жесть, сорванная с крыши пожарными ломами, валялась возле стен.