Александр Сабуров - Силы неисчислимые

— Все же за что вы оказались в тюрьме?

— Кто-то оклеветал меня.

— Вы не знаете, кто именно?

— Нет.

Рассказываю ему историю, которая произошла в Гавриловой Слободе.

— Неужели тот самый Фещенко? — не верит Таратуто.

— Он принял нас за немецких чиновников и рассказал нам все до мельчайших подробностей. Мы его потом расстреляли.

Таратуто вытирает вспотевшее лицо.

— Значит, расстреляли? Спасибо вам, спасибо от живых и от мертвых!..

И вдруг мрачнеет:

— А вы знаете, все-таки не Фещенко на меня настрочил. Не мог он… Тут что-то не так.

— Это почему? — удивляюсь я.

— Потому, что, когда меня исключали из партии, он жарче всех защищал меня. А потом вместе с моей женой приезжал ко мне в тюрьму, добивался, чтобы передачу разрешили.

— Очередной трюк для отвода глаз. А вы и поверили…

— Да, — задумчиво говорит Таратуто. — Трудно даже себе представить такое.

Так состоялось наше знакомство с Николаем Васильевичем Таратуто, которого Хильчанский райком партии назначил командиром местного партизанского отряда.

Сложны характеры людей. Не каждого с первого взгляда разгадаешь. Когда мы в лесу повстречали Петракова и он сказал, что в прошлом был лесорубом, а в армии стал сержантом, мы сначала не поверили. Разухабистая походка, задиристый тон, вызывающая вольность обращения без учета должностей и званий исключали даже мысль о том, что перед нами армейский сержант. Но прошло время, и мы увидели, что это очень исполнительный и волевой человек. Теперь он лучший командир взвода. Взвод у него такой, что может сражаться за целую роту.

Или Иван Иванович Шитов. В армии был простым поваром. Человек несколько замкнутый, молчаливый. Думалось на первых порах, что выше черпака и котла он никогда не подымется. А на наших глазах Иван Иванович стал талантливым подрывником, затем командиром подрывной группы, а вскоре возглавил все подрывные группы отряда. Когда же мы организовали школу по подготовке подрывников, то ее начальником, не раздумывая, назначили Шитова. Организаторские способности этого человека с каждым днем раскрывались все шире и очевиднее. Он стал командиром отряда, который со временем превратился в могучее партизанское соединение, успешно действовавшее в Каменец-Подольской области. Я имел удовольствие работать с Иваном Ивановичем и после войны. Кристальной души человек, вдумчивый и смелый, он очень много сделал в первые послевоенные годы, когда мы вели трудную и жестокую борьбу с последышами фашизма — украинскими буржуазными националистами — бандеровцами. Шитов умер рано — ему не было и сорока лет. А мы и не подозревали, что он тяжко, неизлечимо болен…

Хорошо запомнился мне и Григорьев, житель Красной Слободы, ветеринарный фельдшер. Фанатически влюбленный в свою профессию, он считал для себя самым главным в жизни заботу о здоровье своих бессловесных пациентов. Ради них он все свободное время отдавал сбору всяких целебных трав. Кто бы мог подумать, что этот тихий, сугубо мирный человек станет главным конструктором партизанских мин? А именно ему мы обязаны тем, что в нашем распоряжении появлялись все более совершенные и надежные мины, с помощью которых партизаны-подрывники отправили под откос десятки вражеских эшелонов.

Вот такими оказывались советские люди в грозную для Родины годину. И Таратуто тоже не стал исключением.

Мы с ним направились в избу, чтобы поговорить по душам. Но тогда разговор не состоялся. В дверях мы столкнулись с Васькой Волчковым. Никогда еще не был наш разведчик таким взъерошенным и растерянным.

— Что случилось? — спрашиваю.

Молчит.

Пропускаю вперед Реву и Таратуто и, когда за ними захлопывается дверь, повторяю вопрос.

— Задание мы не выполнили, — выдавливает Волчков. — На окраине Середины-Буды нас обстреляли. Мы вернулись.

Мне стало ясно состояние Волчкова. Этот человек не привык докладывать о том, что он не справился с заданием, такого с ним еще не случалось.

Разведчики Волчков, Уваров, Заварзин и Ивашура должны были проникнуть в Середину-Буду, разведать скрытые проходы в город и добыть «языка». И вот не получилось. Это для меня неожиданный удар. Нельзя же вслепую наступать на мощный вражеский гарнизон.

Волчков не оправдывается.

— На обратном пути мы захватили двух румынских солдат, — со вздохом говорит он. — Но от них никакого проку: ни бум-бум ни по-немецки, ни по-русски. Начальник штаба посылает меня в отряд Покровского. Говорят, что там есть румын, знающий русский язык. Доставлю его сюда.

Вхожу в избу. Здесь вовсю идет допрос:

— Говорите, кто вы? Зачем оказались ночью в лесу?

— Кто вас послал?

— Какой номер вашей части?

Вопросы задавались наперебой, и два румынских солдата едва успевали поворачивать голову к спрашивающему.

Высокий солдат встретился со мной взглядом и широко улыбнулся. Развел руками и покачал головой: не понимаю, дескать. Потом начал тыкать в грудь себя и своего низкорослого товарища:

— Румунешту… Камарад… Камарад…

Рева пускает в ход всю свою богатую мимику. Ничего не помогает. Улыбаются румыны, говорят по-своему.

Командир отряда Боровик сердито отвернулся:

— Притворяются.

И, словно почувствовав, что угроза для них таится теперь в этом строгом человеке, румыны, как по команде, поворачиваются в сторону Боровика. Уставились на него, на лицах исчезла улыбка.

Уже много позже, когда эти двое стали полноправными партизанами, я понял цену их мужественному поступку: оторванные от своей родины, втиснутые в мундиры вражеских солдат, не зная ни слова по-русски, они бежали в лес, чтобы найти партизан. Шли с единственной надеждой, что, несмотря на всю напряженность обстановки, их поймут. А ведь могли бы и не понять…

К сожалению, я запомнил фамилию только одного из солдат, того — высокого. И то, наверно, потому, что была забавная — Рак. До сих пор не знаю, есть ли вообще такая фамилия у румын. Тогда нас больше интересовало существо человека, его антифашистское кредо. И теперь, спустя многие годы, я с удовлетворением вспоминаю о том, что даже в то тяжелое, омытое кровью время на территории, занятой врагом, мы со своими иноплеменными друзьями находили общий язык.

Нашу затянувшуюся беседу с румынами мы прервали тогда, когда приехал комиссар Захар Антонович Богатырь с незнакомыми для нас людьми. Первым Захар представил секретаря Хильчанского райкома партии Горинова. Этот худощавый человек сразу показался мне энергичным и жизнедеятельным. Горинов, увидев своего командира Таратуто, удивленно подернул остро выступающими плечами и добродушно улыбнулся.

— Ты не забыл, — спросил он, — что сегодня делаешь доклад в Ново-Васильевске? Там тебя ждут.