Евгений Жидилов - Мы отстаивали Севастополь

Капитан Гегешидзе вывел свой четвертый батальон за передний край обороны 3-го морского полка полковника Гусарова и остановился у развилки дорог на высоте 248,0. В восьмистах метрах позади него расположился третий батальон Мальцева, который будет идти во втором эшелоне уступом за левым флангом четвертого батальона.

Подразделения ждут сигнала.

Я занял командный пункт командира 3-го морского полка. В соседней землянке обосновался наш штаб. Проверяю связь. Убедившись, что она работает нормально, говорю Кольницкому:

— Пора!

Начальник артиллерии приказывает минометчикам открыть огонь. В лесу глухо ударили наши минометы. Вслед за ними застрочили пулеметы. Немцы не замедлили с ответом. Вражеские мины рвутся вблизи нашего КП и где-то за нами. [76]

Гегешидзе докладывает, что начал двигаться на высоту 137,5.

Эта высота прикрывает хутор Мекензи № 2. Враг установил на ней целые батареи пулеметов, за что краснофлотцы прозвали ее «пулеметной горкой».

Не прошли наши и полсотни метров, как наткнулись на сплошную завесу огня. Роты вынуждены залечь и окапываться.

— Движение дальше под таким огнем невозможно, — докладывает Гегешидзе. — Надо обойти «пулеметную горку» слева.

— Обходите, — соглашаюсь я.

По другому телефону приказываю Кольницкому усилить огонь минометов по высоте.

Участились залпы наших минометов. Но мины рвутся за вражеской высотой.

— Перелет, — сообщает Гегешидзе. — Уменьшить угол на два градуса, а по целику хорошо.

— Где же корректировщик? — сержусь я. — Почему он молчит?

— Убит корректировщик...

Полковник Кольницкий приказывает батарее:

— Уменьшить дистанцию!

Мины теперь ложатся на вершину и склоны высоты. Вражеский огонь слабеет. Воспользовавшись этим, Гегешидзе обходит «пулеметную горку», а одиннадцатая рота мелкими группами накапливается для броска. Среди тех, кто готовится к атаке, — представитель политотдела батальонный комиссар Шеломков. Обвешанный гранатами, с винтовкой в руке, внешне ничем не отличаясь от рядового бойца, он переползает от одного краснофлотца к другому, подбадривает, учит:

— Будь внимательнее. Видишь, у того вон деревца свежий бугор земли, а справа зеленое пятнышко? Это немецкая каска. Прицелься получше и бей. Зорче смотри, может, еще где гитлеровца приметишь.

Увидев, что второй взвод роты собрался вокруг него, батальонный комиссар выхватил гранату, крикнул: «За мной!» — и кинулся вперед. Матросы побежали за ним. Вот уже всего полсотни шагов до: высоты. Оглушает треск вражеских автоматов. Падает один боец, бежавший рядом с комиссаром, второй... Остальные продолжают идти вперед. Шеломков размахивается, во вражеских автоматчиков [77] летят гранаты. Автоматы замолкают. Матросы врываются в окопы. Казалось, победа наша на этом участке обеспечена. Но десятая рота не успела подойти с левого фланга. Противник подтягивает резервы, пытается обойти горстку наших матросов с обоих флангов. А у них уже на исходе патроны и гранаты. Шеломков дает знак отходить. Сам он уходит последним.

Ко мне на командный пункт заглядывает генерал Коломиец. Я встречаю его у входа в землянку. Генерал одет в зеленую бекешу на меху, на голове — серая каракулевая папаха. Внимательно прислушивается к грохоту боя.

— Надо занять сегодня эту проклятую высоту, — говорит он мне. — Она — ключ к селению Черкез-Кермен.

Рядом с нами начинают рваться мины.

— Пожалуйста, в укрытие, товарищ генерал, — говорю я, а сам уже тащу его за рукав в землянку. У входа разрывается мина. Замешкавшийся адъютант генерала падает, сраженный осколками.

В 15 часов командир батальона Гегешидзе начинает атаку «пулеметной горки». По сигналу трех белых ракет десятая рота штурмует высоту с севера, одиннадцатая — с юга, двенадцатая своим огнем сковывает центр. Минометчики обрушивают удар по восточному склону.

С криком «ура!» матросы лавиной устремляются на высоту. Впереди одиннадцатой роты опять батальонный комиссар Шеломков. Немцы не выдерживают, отступают. На склонах высоты остаются десятки вражеских трупов. Но и наши моряки не все добегают до цели. Геройски погиб и бесстрашный политработник Шеломков.

Батальон, заняв высоту, спешно закрепляется на новом рубеже. На нашем участке наступает относительное затишье, но справа и слева не смолкает глухой непрерывный грохот. На фронте, полукольцом опоясывающем город, продолжается жесточайшее сражение. Советские люди, напрягая все силы, отстаивают каждую пядь родной земли.

На КП приехала Анна Яковлевна Полисская, которая теперь является начальником санитарной части бригады. Доложила, что бригадный медицинской пункт, размещенный в пещерах Инкермана, заполнен ранеными бойцами.

— Пятьдесят человек привезли к нам сегодня. Кето и Ася валятся с ног. Для нас это первый день такой. [78]

— К сожалению, он не будет последним, Анна Яковлевна. Готовьтесь к еще более напряженным дням.

Полисская безмолвно смотрит на меня. Немой вопрос читаю я в ее печальном взгляде. О судьбе ее мужа так ничего и не известно. Погиб он в Крымских степях или раненный схвачен немцами, а может, все-таки пробился к своим?

— Пока ничего я не знаю о Владимире Александровиче, — говорю со вздохом. — Будем надеяться, Анна Яковлевна.

Женщина, низко склонив голову, чтобы спрятать слезы, уходит.

Собираются командиры батальонов и дивизионов. С рассветом нам снова в бой. Мы должны выбить противника с Мекензиевых гор. Намечаем порядок действий на завтра.

Землянка КП, сооруженная на скорую руку, страшно тесна. Посреди нее стол, сколоченный из необтесанных досок, вдоль стен — три топчана. А людей тут много: телефонисты, радисты, связные от батальонов, оперативная группа штаба бригады. Шумно, душно. Закончив совещание, я вслед за командирами выхожу на свежий воздух. В темноте справа от меня мигает яркий огонь восточного Инкерманского маяка. Невольно оборачиваюсь в сторону, куда он светит. Там, за густыми зарослями дубняка, под крутым обрывом, плещут волны. В ночной темноте идут по Черному морю наши корабли. Сквозь зарево пожаров и зловещий фейерверк сигнальных ракет они видят огонь маяка и уже поэтому знают: держится Севастополь! И командиры приказывают рулевым держать курс на эту яркую звезду, мигающую в ночи, а машинистам — прибавить ход. Моряки спешат. Ведь в трюмах кораблей снаряды, патроны, продовольствие, теплые письма защитникам города.

С чувством гордости слежу я за вспышками маяка. Мы деремся за Севастополь, за то, чтобы не гасли огни его маяков.

Мои мысли нарушает телефонист. Высунувшись из землянки, он тихо зовет меня:

— Товарищ комбриг, вас к телефону.

В трубке слышу знакомый бас Кольницкого. Он сообщает, что артдивизион в составе трех батарей подготовлен, стоит во дворе зенитного училища. [79]