Николай Михайловский - Только звезды нейтральны

Доронин осведомился о глубине, скорости хода и приказал немного отработать назад, с тем чтобы далеко не уйти.

Лодка остановилась, можно было поднять перископ. Доронин припал к окулярам, в глаза брызнул пучок яркого света, потом открылось пятно воды с голубоватым оттенком. Максимов вращал перископную тумбу, стараясь разглядеть кромку льда. Впрочем, его усилия были напрасны: до льда оставалось еще порядочное расстояние.

- Будем всплывать! - медленно проговорил Максимов.

И вслед за тем послышалась команда:

- Откачать одну тонну из уравнительной! Лаг показывал - скорость погашена.

Лодку неудержимо тянуло наверх, к ледяной кромке.

Максимов и Доронин, как и все находившиеся поблизости, напряглись, притихли, как будто ждали чего-то необыкновенного.

На экране открылась полынья во всю длину и ширь, а вокруг нее теснились бесформенные глыбы льда. Мелькнула тревожная мысль: так можно врезаться в лед, повредить рубку и все, что над ней, - перископ, антенны… Доронин поднял руку, и, заметив его жест, командир поста без слов все понял: дальше нужна предельная осторожность. Всплывать не так быстро, иначе взлетим, как мячик, и со всей силой ударимся о лед. И не очень медленно. Тут тоже есть опасность: снесет под ледяное поле, и можно повредить корпус.

Доронин только кивнул, а командир поста отозвался:

- Есть, товарищ командир!

Отданы нужные команды: все взгляды обращены к одному-единственному человеку - старшине, командиру поста. Он стоит в позе мага, совершающего таинство; перед его глазами одни лампочки вспыхивают, другие гаснут, и чувствуется, как невидимые силы подтягивают корабль все выше и выше…

Доронин видит серо-голубое пятно и темные ледяные бугры по краям. Только стрелка глубиномера все время отклоняется влево: 16… 15… 14… 10… метров.

- По местам стоять, к всплытию… - послышался голос командира.

И вот откинулся люк. Максимов, Доронин и сигнальщик выбрались наверх. Крепкий морозный воздух ударил в голову и опьянил. Перед глазами лежала снежная волнистая поверхность, покрытая застругами. Сквозь завесу перистых облаков светило солнце. Белая пустыня успокоилась.

- Совсем по-другому встречает нас полюс, - обрадовался сигнальщик.

Моряки щурились под лучами ослепительного солнца. Не верилось, что совсем недавно где-то поблизости крутила пурга и корабль был среди плавучих льдов, наступавших со всех сторон. Казалось, сейчас сама природа в союзе с подводниками.

- Радистам настраиваться на волну по УКВ, - напомнил Максимов.

Теперь была одна забота: оповестить десантников, что корабль снова всплыл. Придется помимо радиосигналов каждые три минуты выстреливать сигнальные ракеты. Минуты летели, в небо взмывали новые и новые ракеты: красные, белые, зеленые… Они растворялись, таяли в высоте. Пустыня молчала…

Ледяное безмолвие становилось нестерпимым. Хотя бы чайки или снежный буревестник пронеслись над кораблем. Нет.

Глядя в бинокль, Максимов думал: а что, если все попытки ни к чему не приведут?… Он вспомнил и о том, что, вопреки своему обычаю ласково и заботливо опекать молодежь, к Кормушенко он первое время относился с известной предвзятостью. При встречах старался не замечать. Все, что говорилось о нем, - воспринимал без интереса. И все потому, что когда тот попадался на глаза, в памяти точно просыпались от глубокого сна далекие воспоминания. Их Максимов, казалось, давно перечеркнул и не собирался к ним возвращаться. И все же - так или иначе - фамилия Кормушенко напоминала о многом.

«Теперь только бы их найти, - думал Максимов, - лейтенанту Кормушенко никогда больше не придется почувствовать, что когда-то до войны я, по злой воле его отца, пережил черные дни…»

…Каждую новую ракету, взлетевшую ввысь, Максимов провожал глазами с надеждой: авось как раз ее-то и заметят.

Ледяная пустыня по-прежнему была безответна…

Максимов решил: выпустим еще десятка два ракет, а там придется радировать в штаб флота - пропала группа Кормушенко, просим начать поиски силами авиации. Конечно, это значит расписаться в своей беспомощности. Но что ж поделаешь? Разве можно думать о чести мундира?! Только бы их спасти!

И вдруг слышится снизу звонкий голос, заставивший всех вздрогнуть:

- Товарищ адмирал! «Кит пятнадцать» отвечает!

И тут же кто-то заметил вдали зеленую ракету. И моряки, расставленные на мостике, закричали:

- Они! Они!…

- Тише! - Максимов припал к биноклю, неторопливо рассматривал казавшиеся совсем рядом, а на самом деле далекие торосы, каждую складку на белом поле, простиравшемся до самого горизонта.

И опять небо прорезала зеленая ракета…

- Они, наши!

Ракета погасла, а восторги не умолкали. Только Максимов с Дорониным стояли на мостике с невозмутимым видом, еще не веря тому, что все кончилось - они нашлись…

Но, заметив наконец на снегу темные фигурки, Максимов тоже не удержался, схватил Доронина за руку и по-мальчишески воскликнул:

- Вон они! Видите?…

- Вижу, товарищ адмирал…

- Пошлите людей, пусть встретят…

Доронин поднял мегафон, передал команду на палубу, и тут же кубарем скатились на лед матросы и бросились к далеким фигуркам, едва заметным на белой пелене.

…Скоро почти весь экипаж встречал пленников ледяной пустыни. Кормушенко и Голубев, хоть и с посиневшими лицами, но шагали твердо, уверенно, стараясь не показать усталости. Пчелка сидел на санках, которые с удовольствием тащили матросы. У самого корабля мичман хотел было подняться с саней, и не получилось. Так вместе с санями матросские руки и подняли его на палубу.

Подойдя к Максимову совсем близко, Геннадий вытянулся, приложив руку к заиндевевшей ушанке, и доложил:

- Товарищ контр-адмирал! Задание выполнено! И очутился в объятиях контр-адмирала. Максимов не мог сдержать волнения, нежно обнимал каждого, и на его лице нервно подергивалась жилка…

- Молодцы! Поздравляю… Что случилось с мичманом Дубовиком?

- Бур сорвался, повредил ногу. Сначала думали - пустяк, пройдет, вместе на монтаже работали до самого конца, пока не опробовали приборы, а потом он не выдержал, свалился, - объяснил Геннадий.

- Пусть доктор сейчас же осмотрит и доложит мне. Идите отдыхайте, утром поговорим.

* * *

Атомоход скрылся в толще вод океана и все дальше уходил от полюса. Люди, утомленные и от напряженных вахт, и от тревоги и волнения за судьбу товарищей, теперь отдыхали, забывшись коротким сном. Максимов тоже расположился у себя в каюте, зажег настольную лампу. И первый раз за сутки стало удивительно легко. А вместе с тем казалось, что именно сейчас ему остро не хватает забот и волнений… Он поднялся и пошел в лазарет. Корабельный врач встретил его у входа и доложил: ничего страшного, просто сильный ушиб. Кость не задета. Нужно время, и все обойдется…