Анатолий Медников - Открытый счет

Но и Дениц не находился с фюрером в личных отношениях, да и, кажется, никто из его ближайшего окружения, даже лечивший Гитлера доктор Морель. Объяснение этому надо искать в бесконечной настороженности и подозрительности Гитлера, а также в его почти мистическом отношении к себе, как к избраннику нации и верховному руководителю войны.

В годы успехов Германии Деница не только завораживала, но и подавляла воля Гитлера. Он — кадровый морской офицер — увлёкся нацистскими идеями, громом побед, великогерманским шовинизмом, всё это импонировало ему. Все они в те годы, опьянённые податливостью не только немецкого народа, но и, казалось, самой истории, потеряли чувство реального. Всякая бесконтрольная власть развращает. Абсолютная власть развращает абсолютно. Сейчас Дениц мог себе в этом признаться.

Что он думал о Гитлере? Разве его одно время не удивляло, что немецкие генералы и учёные получали приказы от бывшего ефрейтора, освобождённого по душевной болезни от военной службы? Удивляло, ну и что же? Ведь он, Дениц, уже имел не раз возможность наблюдать, как высшей стратегией занимаются вовсе не генералы и в конце концов военными командуют штатские.

Но когда победы сменяются поражениями, штатские становятся ответственными за неудачи. Так будет и с Гитлером в конечном счёте, ибо немецкая армия всегда непогрешима.

В последнее время Дениц всё чаще спрашивал себя — представляет ли Гитлер, что ждёт их всех?

Однажды в своей Растенбургской ставке, в Восточной Пруссии, Гитлер наедине сообщил Деницу трагическим шёпотом: «Я принял одно очень важное решение, Дениц, когда-нибудь вы о нём узнаете».

Это было ещё в конце сорок четвёртого года. Что он имел в виду? В случае поражения — самоубийство? Понимал, что война проиграна? Но почему же тогда все попытки военных советников объяснить ему ситуацию на фронтах Гитлер отметал своей волей и никого не хотел слушать?

А они, генералы и адмиралы, всё равно шли за Гитлером. Они шли и пойдут за ним до конца. А почему? Это другой вопрос, и об этом Дениц не хотел сейчас думать.

Так почему же фюрер всё время кричит о предательстве, о коррупции в руководстве войсками и даже о предательстве в СС — его, фюрера, любимом детище?

Ещё неделю назад во время очередного приёма в атом же подземном бункере, где Деницу всегда было душно, он, осмелившись, спросил:

— Мой фюрер! Вы так много говорите о предательстве военных руководителей и войск. Верите ли вы в это?

И что же Гитлер? Он посмотрел на него в ответ почти страдальчески, и взгляд его говорил, что только дурак мог бы задать такой вопрос.

— Все неудачи на Востоке только результат предательства, — сухо изрёк он.

Конечно, себя он считал безупречным. В таком случае он — Дениц — полагал, что фюрер, столько раз твердивший о своей чудодейственной воле, которая одна позволяет ему успешно вести войну, мог бы под конец оставить для себя лишнюю её толику. И держаться покрепче.

…Когда Гитлер сжёг свои бумаги на костре и вернулся в бункер, его внешний вид не понравился Деницу. Особенно усилившаяся сутулость, заметное дрожание левой руки, а также блуждающий взгляд, словно бы Гитлер всё время нервно искал что-то, но ни на чём не мог остановиться.

— Здравствуйте, Дениц, — глухо произнёс он, и Дениц ощутил вялое пожатие его тёплой и немного потной ладони.

Дениц хотел спросить, как чувствует себя Гитлер, но вовремя спохватился. Один знакомый генерал, вслух заметивший, что фюрер выглядит неважно, был тут же отправлен на фронт с понижением, и Дениц вспомнил об этом. Человек, который решил заменить собой бога, не мог плохо выглядеть.

— Ваши моряки, списанные с кораблей, отправлены на Восточный фронт? Я на них надеюсь, — сказал Гитлер.

— Это верные вам войска, мой фюрер, — ответил Дениц.

— И всё-таки я прошу вас поехать на Восточный фронт. Передать им мой привет. Это их воодушевит.

— Конечно, мой фюрер, — с пафосом произнёс Дениц, разглядывая какие-то волокнистые пятна на щеках Гитлера и то, как он, прищурившись, держал близко около глаз лист бумаги. Будгдорф рассказывал ему, что у Гитлера начало слабеть зрение, и в Имперской канцелярии существовала специальная «пишущая машинка фюрера», литеры на которой были в четыре раза больше нормальных.

— Мы выстоим, создав несокрушимый Одер-фронт. У Кюстрина, у Шведта, на Зееловских высотах приготовим русским кровавую баню. И начнём большое наступление. Как русские под Москвой. И наши армии вновь обретут силу и славу! Вы слышите, Дениц!

Гитлер, по обыкновению своему, бросил подозрительно-настороженный взгляд на Деница. Проверял — вериг ли он ему?

Гитлер оживился, даже стал меньше сутулиться, как обычно самовозбуждаясь от звуков собственного голоса.

— Конечно, конечно, мой фюрер, — быстро склонил голову Дениц.

«На что же он надеется, что мы снова дойдём до Москвы?» — подумал Дениц. Однако он не возразил Гитлеру. Вспомнил, что фюрер очень чуток даже к интонациям голоса, и человек, который чем-либо обнаружит малейшее недоверие к его словам, многим рискует.

— Наше противодействие очень важно, Дениц. Вот увидите, я скоро столкну русских с американцами, наше противодействие имеет огромное значение, и тогда мы победим.

Схватив Деница за пуговицу его френча и подёргав, словно пробуя, крепко ли пришита, Гитлер вдруг истерично выкрикнул:

— Мы будем воевать до последнего, до последнего солдата, до последнего фольксштурмовца. Пусть это знают все!

— Я готов, мой фюрер, я и мои моряки, — произнёс Дениц как можно внушительнее, надеясь этим охладить мгновенно вспыхивающий гнев Гитлера.

— На Восточный фронт я уже посылал Риббентропа и Геринга, — сообщил Гитлер, действительно немного успокоившись. — Геринг отправил в Шведт свой личный охранный батальон, беспокоится за свой замок в Киринхалле.

Губы Гитлера под тёмной бабочкой усов изобразили некое подобие улыбки…

Дениц тотчас понял её значение. Он, фюрер, не уставал подчёркивать всегда, что стоит над всем личным, мелким, суетным, живя только высшими заботами государства и своей целью. Дениц поспешил улыбкой показать, что вполне оценил замечание фюрера.

В ту ночь, выезжая на фронт, Дениц не получил от Гитлера никаких оперативных указаний. Да и был ли у фюрера какой-то определённый план войны? Порою у Деница создавалось впечатление, что всю стратегию Гитлеру заменяло заклинание: «Держаться, держаться любой ценой!»

И сейчас в машине, вспоминая эту встречу в «фюрер-бункере», Дениц вновь ощутил тот же гнетущий холодок предчувствия развязки, как и в тот момент, когда Будгдорф со значительным лицом сообщил ему, что фюрер сжигает бумаги.

«Нет, с Гитлером мы не сможем больше работать, он износился морально», — подумал Дениц.