Анатолий Медников - Открытый счет

«Пока мы живы, смерти нет, а смерть придёт, нас не будет». Это Бурцев где-то вычитал и запомнил. Хорошая формулировка.

Пули его обходили, может быть, потому, что он, как казалось ему, стал цельным человеком, характер подравняв к разуму. Правда, царапнуло несколько раз осколками, но не серьёзно, и Бурцев отлёживался в своём медсанбате, дальше не уезжая, чтобы не потерять дивизию.

Он уже имел и «Красную Звезду», и две «Славы», и медаль «За отвагу», и, если двигался лёгким, стремительным, слегка пружинящим шагом, гимнастёрка его начинала позванивать металлом. Поэтому даже на НП Бурцев не надевал знаков отличия.

Иногда он удивлялся тому, какой бог бережёт его.

В разведке вот уже три года. В разведроте даже офицеры сменялись быстро. Молодой Свиридов был уже не то девятым, не то десятым командиром бурцевского взвода, его предшественник погиб, когда сам повёл разведпартию в немецкий тыл.

В роте поговаривали, что, вероятно, снова придётся идти к немцам в тыл, разведать, что там и как на Одер-фронте. И когда, проснувшись, младший лейтенант Сергей Свиридов вылез из блиндажа в траншею и встал рядом, долго и сладко потягиваясь, Бурцев посмотрел на него, как на самого вероятного кандидата в командиры разведпартии.

И, должно быть, взгляд его, сочувственный и растроганно-печальный, насторожил Свиридова.

— Что случилось, Бурцев? — спросил он.

— Ничего выдающегося, товарищ младший лейтенант. Я в рассуждении того, что ожидается перемена ночи на утро и, так сказать, ещё один день разменяли. А утром начнём воевать обратно.

— Куда? — не понял Свиридов.

— Так говорится: мол, солдат, обратно война! Вскорости, я думаю, мы форвертс — нах Берлин!

— Действительно, светает, — сказал младший лейтенант, меняя тему. Бурцев понимал, что если бы Свиридов и знал что-либо насчёт наступления, то всё равно не сказал бы ему об этом.

Они одновременно подняли головы, и Свиридов при этом плотнее застегнул шинель: после сна его, должно быть, слегка знобило.

— Люблю вот это время перед рассветом, как-то на душе делается свежо, — сказал Бурцев, заметив, что там, в небе, что-то уже неуловимо изменилось, ещё не сами краски, а только как бы появилось предчувствие перемены. Просто более чёрные пятна, они оказались потом тучами, постепенно выделялись рельефнее. Так, словно бы в туманном море неба проявились островки с зубчатыми краями.

Ещё светила луна, и вначале казалось, что усиливается лунный свет, а не солнечный. Но вот и Одер начал отсвечивать чем-то металлическим, и воздух стал проясняться всё сильнее, а на востоке солнце уже прогревало тонкую красную полоску земли и воздуха.

— Вот вам и рассвет на Одере! — вздохнул Бурцев. — Когда ещё в жизни побываем здесь?

— Какой простор, Бурцев, действительно! Я вот у одного писателя-немца, Лихтенберга, прочёл: «Сегодня я позволил солнышку встать раньше меня». А сколько раз я встречал рассвет в горах, в степи, на море? Мало, Бурцев, очень мало!

— Вот то-то! А дни-то бегут.

— И мне жалко уходящие дни, Бурцев!

— Закурим махорки, Сергей Михайлович, на рассвете всегда хорошо курить махорку — примета!

Бурцев и сам не знал, почему это пришло ему в голову, но почувствовал, что Свиридов поверил. Чему не поверишь в такое утро, когда так хочется жить, а в воздухе посвистывают пули и тебе девятнадцать лет.

— Сменю Петушкова, — сказал Бурцев.

Он направился к входу в блиндаж и уже спустился на две ступеньки, как вдруг словно кто-то толкнул его в спину, и Бурцев обернулся. Мимо НП по траншее прошли капитан и подполковник, незнакомые Бурцеву, а сзади них, шагах в десяти, следовал ещё и лейтенант. Все трое были в новом обмундировании.

«Должно быть, из штаба дивизии, проверять оборону», — подумал Бурцев. Он ещё заметил, как Сергей Свиридов молодцевато вытянулся перед подполковником, когда тот молча пожал ему руку и так же молча проследовал дальше.

Бурцев потом не мог вспомнить и понять, почему он не спустился в блиндаж, а остался стоять на ступеньке. Словно кто-то сказал ему: «Постой, Бурцев, не торопись». А может быть, ничего этого не было, а только незнакомый лейтенант споткнулся о камень как раз у входа в блиндаж, как-то непонятно выругался, а когда он поднял голову, Бурцева удивил взгляд, который тот бросил на него: взгляд этот был какой-то скользящий в сторону, настороженный и полный внутреннего напряжения.

«Что это с ним?» — удивился Бурцев.

На сердце у него вдруг стало тяжело, и тяжесть эта всё стала усиливаться вместе с остро-томящим предчувствием беды. А потом это состояние сменилось тем воздушным холодком в груди, по которому Бурцев угадывал начало боя, это было состояние внутренней собранности, не поддающееся точному описанию, по тотчас, узнаваемое всяким, кто хоть раз пережил его.

— Так что же это такое? — громко сказал себе Бурцев и, вскинув автомат на руку, пошёл по траншее за офицерами.

Он даже не оглянулся — следует ли за ним младший лейтенант Свиридов, озабоченный только тем, чтобы офицеры не скрылись из виду за поворотом траншеи.

Он прошагал так метров сорок, вновь вспоминая, как прошли мимо НП эти офицеры и никто из них не сказал ни слова ему или Свиридову, не попросили огонька, не улыбнулись даже…

— Стой! — негромко, как бы для пробы, крикнул Бурцев. Потом он резче повторил: — Стой!

И когда он увидел, что офицеры, которые не могли не слышать его, даже не обернулись на голос, а только прибавили шаг, он даже почувствовал облегчение оттого, что сразу отпали все сомнения, можно было выпустить первую очередь из автомата в небо, переполошив всю траншею.

И теперь его уже не удивляло, что шагавший впереди «подполковник» пригнул голову, побежал к лесу, а «лейтенант», тот самый, что споткнулся у блиндажа, обернулся, как бы недоумённо развёл руками, и на лице его отразилось то смешанное чувство отчаянья и злобы, которое выдавало его.

Когда Бурцев подскочил к нему, «лейтенант» поднял руки и дал себя обыскать. Поднятые стрельбой на ноги, солдаты сбили с ног «капитана», не позволив ему даже вытащить оружие, и кто-то сгоряча ранил в ногу «подполковника».

Прошло, наверно, минуты три или пять, и всё было кончено.

Бурцев вернулся в блиндаж и, не обращая внимания на ошеломлённого всем происходившим Сергея Свиридова, позвонил в роту, а затем Самсонов соединил его с Окуневым.

— Я пожал ему руку — диверсанту в форме подполковника, ты понимаешь, Бурцев! Какой я идиот! — прокричал Свиридов Бурцеву уже в блиндаже, с отвращением рассматривая ладонь правой руки.

Диверсантов затащили на НП. Петушков, оторвавшись от стереотрубы, с удивлением, кажется, не меньшим, чем у Свиридова, разглядывал немцев, которые уселись на тот самый топчан, где ещё десять минут назад спал командир взвода.