Анатолий Медников - Открытый счет

Здесь им удалось пробить брешь в кольце, и затем отряды противника с бронетранспортёрами и танками начали продвигаться в двух направлениях: Шпандау — Фалькенхаген и Шпандау — Зеебург — Дебериц. Определился и тактический замысел прорвавшейся группировки — добраться до Эльбы и там укрыться за спинами американских войск, которые выходили на рубеж этой реки.

Всего этого ещё не знал генерал Свиридов, когда утром первого мая его вызвал к себе в город Бранденбург командир корпуса. Свиридов приехал в штаб корпуса на газике, торопясь к назначенному часу. В доме, который занимал комкор, Свиридов застал начальство уже… за праздничным столом.

Он доложил, что прибыл, а комкор указал ему на стол и сказал:

— Садись, бери стакан, выпьем за Первое мая и нашу победу.

— В честь праздника выпить не грех, но, может быть, попозже, товарищ генерал, я там оставил дивизию.

Свиридов махнул рукой на запад. На сердце у него почему-то было неспокойно. Сейчас ему не хотелось усаживаться за стол с водкой и закуской, ибо с утра пить вообще не любил, к тому же это "сидение" могло и затянуться.

— Твоя дивизия не сирота, есть кому и без тебя скомандовать. Садись, комдив, — повторил командир корпуса с той немного уже раздражённой настойчивостью, которая появляется у выпившего человека, непременно настаивающего, чтобы выпил и гость.

Но Свиридов всё же твёрдо отказался от завтрака, сославшись на срочные дела.

— Если нет указаний, то разрешите отбыть, товарищ генерал? — спросил Свиридов, недоумевая, зачем его вызвали в Бранденбург.

— Указание есть, Михаил Николаевич, — поднялся за столом начальник штаба, — твою дивизию переподчиняют нашему соседу, уходишь в другой корпус. А вызвали, чтобы попрощаться. Но если у нас не сидится, то поезжай, поезжай в свою единокровную…

— Да, поеду, — сказал Свиридов и, распрощавшись, сел в машину.

А когда он подъезжал к Шпандау, то ещё издали услышал пулемётную трескотню, и первой его догадкой было предположение, что это ловят какую-нибудь банду из нацистских головорезов, которые ещё бродили в лесах, пытаясь взорвать мосты, нападать на наши обозы и госпитали. Но вскоре он понял, что это не облава, а бой где-то в районе Шпандау.

По счастью, он захватил с собой в машину рацию и радиста, с которым вообще редко расставался в дни наступления, и приказал ему связаться со штабом дивизии. Волкова там уже не было. Но к микрофону подошёл полковник Рыжих, а за ним и майор Окунев. Оба они тут же запросили огня и подкреплений, потому что немцы силами до двух полков прорывались по шоссе прямо на запад.

— Все полки задействованы в наступлении, но я сейчас что-нибудь выскребу. Верну в Шпандау два батальона, а пока держите немцев. Там близко танковая бригада Шаргородского. Согласуйте действия, я еду к вам, — передал Свиридов по рации.

Он вытащил из планшета карту и по привычке промерял по ней расстояние пальцами, так, словно бы ощупывал своей рукой вставшие в воображении дороги, посёлки, рощи и каналы, отделявшие его сейчас от места боя.

— Хорош я был бы, бросив дивизию! Как считаешь, Матвеев? Ох, хорош был бы, если бы остался выпивать в Бранденбурге! — сказал Свиридов, обращаясь к радисту, хотя и знал, что смущённый сержант Матвеев вряд ли что-либо ответит самокритично настроенному генералу. — Вот тебе и первомайский праздник! Война — она до последней секунды война!

— Точно, товарищ генерал, — сказал сержант. — Тут в Германии уши всё время держи топориком!..

Наступление прорвавшейся группы оказалось столь же неожиданным и для той части штаба, которая ещё оставалась в Шпандау, для майора Окунева, находившегося около крепости, для Лизы, допрашивающей штатских немцев в разведотделе, и для Сергея Свиридова, ночевавшего в Шпандау. Вечером он сопровождал с передовой в штаб дивизии двух важных "языков" — капитана и майора из разбитой западнее Берлина 12-й армии Венка — и на следующий день собирался вернуться в разведроту.

Первомайское утро Сергей встретил с той удивительной свежестью и лёгкостью в теле, когда казалось, всё в нём звенит от радостного ощущения бытия. Только однажды, ещё мальчиком, ночуя с отцом в туркменских горах Копет-Даг, Сергей, спавший в саду, проснулся вот с такой же готовностью вскочить и голым проплясать по комнате, так ему было хорошо, легко и весело.

"Первомай, — подумал Сергей, вставая. — Первомай в Берлине!"

Это объясняло всё. Ещё вчера с вечера на изрытых снарядами мостовых можно было увидеть машины с красными полотнищами вдоль бортов, с флагами и цветами… Бронетранспортёры везли на передовую… нежную, похожую на клубы белого и голубоватого дыма сирень. Белые флаги капитуляции и красные победы расцветили почти весь город. Один из них уже взвился над куполом рейхстага.

И хотя между Шпандау и рейхстагом лежали почти сплошные руины, Сергей подумал, что у победы всегда красивое лицо, если даже это лик разрушенного и полусожженного города.

Едва в это утро Сергей оделся, как в его комнату вошёл майор Окунев с бутылкой тёмно-бордового рома и второй бутылкой вермута, которые он добыл, по его словам, в подвале крейслейтунга — районного комитета нацистской партии.

— С праздничком наступившим и с будущим, Сергей Михайлович, который вот-вот грянет, с победой! — сказал Окунев и, ополоснув вермутом стаканы, как водой, наполовину наполнил их ромом.

— И с международным праздником трудящихся, — добавил Сергей.

— Да, и с международным, — глотнул ром Окунев и тут же скорчил гримасу, потому что крепчайший ром обжёг ему гортань.

Сергей не смог удержаться от улыбки.

— Ну и дьявольский налиток, как наждаком по нёбу. Аж дух перехватило! Если бы я сам не прочёл этикетки, подумал бы — кислота!

Окунев, широко открыв рот, дышал, чтобы остудить горло.

— А что, может быть! Наклейку немцы подменили, чтобы травить советских разведчиков, — сказал Сергей.

— Шутишь! — махнул рукой Окунев. — Сегодня первое мая, не первое апреля. Ты сам тяпни по малой, не бойся.

Но ром Сергей пить не стал, а когда в комнату вошла Лиза, он поздравил её с праздником и предложил выпить по бокалу вермута.

— Я и так сегодня пьяна, товарищи, и от радости, и от тревоги, — чистосердечно призналась она, и Сергей понял, что Лиза думает о Зубове.

— И всё же надо выпить, — сказал Сергей.

Они чокнулись, подняв вверх стаканы.

Вермут показался Сергею необычно вкусным, с тонким букетом и ароматом, мало чем напоминающим тот горьковато-терпкий, креплённый водкой напиток, который он пил однажды ещё до войны из бутылки с тем же названием.

— Оказывается, есть вермут и вермут, Игорь Иванович!

— Ещё бы! — живо откликнулся Окунев. — Французский. Это, брат, знаешь откуда бутылочка… из подвалов гестапо! — горделиво произнёс он, забыв, наверное, что ранее назвал крейслейтунг. — И потом, — продолжал Окунев, — есть такое правило: вино усиливает то настроение, с каким ты начал пить. А сегодня май! Тебе, Сергей Михайлович, и лимонад будет как вино, потому что мы люди, которые Берлин взяли, поставили на колени всех этих гадов. Вот послушайте, смешная штука: наши разведчики из соседней дивизии наскочили на большой дом. Смотрят, флаг белый с красным кругом. Что такое? Оказывается, японское посольство. Ось Берлин — Рим — Токио. Это каждый солдат знает. Ворвались в здание — никаких дипломатов поблизости не оказалось. Что делать? Тогда ребята всех мужчин отделили в одну сторону, а женщин в другую, и сержант-командир стал выяснять личности.