Виталий Шевченко - Константиновский равелин

от стыда, а над ухом уже журчал вкрадчивый голос деда-мороза:

— Иуте-с, молодой человек! Извольте объяснить, как это с вами произошло! Вы понимаете, что вы проспали? Технику взрыва! К каким же плачевным последствиям может это привести в вашей дальнейшей служебной деятельности? Вот, скажем, вам поручили взорвать водокачку этой пустяковой, двухкилограммовой толовой шашкой! (Дед-мороз потряс в воздухе небольшим черным кубиком.) Можно ли это выполнить? Нуте-с? Молчите? Оказывается, можно, дорогой юноша, но только для этого нужно не спать па уроках и твердо усвоить технику взрыва! Мало запалить шнур, надо еще знать, куда выгоднее положить заряд, и тогда ваша водокачка взлетит на воздух, подобно безгрешному мотыльку!

Знмскнй пришел в учебный отряд прямо с производства. Его руки еще пахли машинным маслом, н в грубых складках их потрескавшейся кожи блестела металлическая пыль. Эти руки знали с детства только труд, только о труде говорила семья и школа, и вдруг, почувствовав гнев ко всему, что может уничтожить плоды вот таких же, как у него, сотен, тысяч, миллионов рук, Алексей вдруг выкрикнул, сам не ожидая этого:

— Л я не взрывать! Я строить хочу!

В классе воцарилась тишннд, нарушаемая лишь мерным скрипом шагов деда-мороза, шедшего на свое место. Как томительно долго скрипели эти шаги, словно дед-мороз шел несколько километров! Притихшие ученики все ниже пригибались к партам, будто, как только учитель остановится, раздастся оглушительный, все сметающий с лица земли взрыв. Но вот наконец скрип прекратился, а над партами продолжала Ьнсеть тишина. И только через несколько секунд до сознания перепуганных мальчишек донесся все тот же спокойный голос учителя:

— Вы прежде всего — военный, молодой человек! И сейчас ваша задача — обеспечить труд тех, кто поручил вам это. К глубокому сожалению, благородное дело, о котором вы так страстно говорили, нуждается в защите! В верной, надежной защите! А для того, чтобы защищать, надо знать, как это делать, надо уметь стрелять из винтовки, резать кинжалом и взрывать! Да, да, молодой человек, и взрывать! И кто знает, может быть, в будущей войне это придется делать именно вам! Что же вы тогда

скажете своему командиру? Что вы больше любите строить г”.

Зимскнн стоял пылая, как после хорошей бани, уничтожая самого себя за необдуманные слова, но дед-мороз уже удовлетворился его пристыженным видом.

— Вот так, молодой человек! Я вижу вы поняли, насколько глубоко ваше заблуждение. А технику взрыва вы будете знагь. Я вам эго обещаю!

Можно было не сомневаться, что дед-мороз выполнит свое обещание. Так Знмский попал «па заметку». Знание предмета было ему обеспечено...

Да, прав был тогда дед-мороз! Вот и пришлось ему, рабочему парию, уничтожить своими руками созданное когда-то такими же, как н он, тружениками. Но не об этом думал он сейчас. Только одна мысль неотступно стучала в его голове: как сделать так, чтобы все превратить в пепел и пыль, чтобы лишь опаленная равнина осталась здесь врагу!

И, укладывая поспешно заряды, Алексей, сам того не замечая, горячо твердил вслух:

— Спасибо, дед-мороз, за науку! Встречу тебя — обязательно поцелую твою седую голову! Эх, жаль, не сможешь ты полюбоваться работой своего ученика! Ну, ничего, ничего! Устрою я нм здесь Помпею!

Наконец все заряды, были разнесены и разложены. Алексей отмерил для каждого из них по куску бикфордова шнура с таким расчетом, чтобы взрывы произошли во всех местах одновременно. Для этого было необходимо не задерживаться на переходах от заряда к заряду и не тратить много времени на зажигание.

И вот уже к каждому шпуру приделан запал и запалы вставлены в заряды. Алексей устало улыбнулся. Оставалось еще десять минут до назначенного Евсеевым срока. Алексей хотел было скрутить цигарку, но затем передумал, махнул рукой и быстро направился к Евсееву в кабинет.

— Ну? — встретил его капитан 3 ранга.

— Готово!

Оба помолчали. Больше говорить было не о чем — нужно было прощаться, и никто не решался сделать это первым.

— Ну что ж... — наконец нарушил молчание Евсеев. — Как только взорвешь, немедленно на ту сторону!

Если не будешь мешкать, есть все шансы отсюда уйти! Немцы, конечно, поймут по взрыву, что мы оставили равелин. Смотри, не теряй ни секунды!

— Есть! — ответил Зимскнн, с сомнением глядя на перевязанную грязными, заскорузлыми от крови бинтами голову Евсеева. — Л как же вы, товарищ капитан третьего ранга, доплывете?

— Я доплыву, доплыву! — махнул рукой Евсеев, словно досадуя, что речь вдруг зашла о нем. — Обо мне не беспокойся!

Он подошел к окну, сказал, недовольно поморщившись:

— Уже совсем светло — нам обоим надо торопиться! Ну... иди!

Но прежде чем Зимский успел повернуться, он схватил его обеими руками и стиснул в крепких объятиях:

— Вот теперь иди!

Они в последний раз посмотрели друг другу в глаза, долго и пристально. Так смотрят, когда не верят, что смогут увидеться вяоць.

Последним, словно командир с тонущего корабля, сошел Евсеев по каменным ступеням равелина н легко толкнул рукой потайную дверь. Ревело не угомонившееся к утру морс, и только у самого берега успокаивающе тарахтела галька, обкатываясь друг о друга.

Чуть-чуть дрожащими руками Евсеев скрутил цигарку, высек огонь, часто и глубоко затягиваясь, закурил. Он курил жадно, пристально смотря на тот берег до тех пор, пока огонь не обжег губы и пальцы. Он не обратил на это внимания, охваченный тяжелым чувством необходимости вновь отступать.

«Где же остановимся? Где?!» — тревожно подумал он, медленно направляясь к воде. И вдруг замер от неожиданности — у берега методично покачивался приготовленный им для комиссара плотик.

— Как? — произнес вслух Евсеев. — Неужели он... как все? И тотчас же почувствовал, что здесь что-то не то, потому что неприятно заныло сердце, но уже ничего нельзя было изменить...

— Л может быть... — надеждой мелькнула мысль, и

он быстро вошел в воду н легко, сам того не ожидая, поплыл.

Противоположный берег властно звал к себе грохотом начавшегося боя.

Оставалось еще три минуты, когда Зимскнй вернулся в коридор. И снова острая, словно кто-то брал рукой прямо за сердце, тоска но Ларисе охватила все его существо. И оттого, что все воспоминания о ней были связаны с равелином, ему вдруг до боли стало жаль этих милых замшелых камней. На какую-то секунду появилась неожиданная слабость в коленях, будто что-то тяжелое надавило ему на плечи, пытаясь согнуть в три погибели, но тотчас же перед глазами появились матросы, ушедшие на ту сторону, чтобы продолжать драться, строгое лицо Евсеева, с которого из-под грязных окровавленных бинтов смотрели с немым укором неподвижные глаза, и Алексей, в который уже раз, ощутил, что любовь к Родине гораздо сильнее и выше всех других чувств, включая и самую сильную любовь!