Николай Струтинский - Дорогой бессмертия

Над землей уже подымалось мартовское утро. С северной стороны хутора Островки, окруженного лесом, клином подходили вспаханные, еще не засеянные поля. Узенькая, чуть заметная дорожка вилась через поле. Облюбовав обнесенный низким забором домик, Павел Банацкий решил расположить в нем разведчиц на отдых.

— Как, место подходящее? — осведомился он у Еленца.

— Думается мне, вполне.

Вдвоем они вошли во двор, а остальные ждали в лесу.

На цепи бесновался большой рыжий пес. Пожилой мужчина выглянул в окно. Увидев вооруженных людей, хозяин не решился выйти из дома. Банацкий заметил его нерешительность и подошел ближе.

— Зашли поесть, деньги за продукты заплатим. В доказательство он вынул из кармана денежную купюру и потряс ею в воздухе. Тогда выглядывавший в окно хозяин открыл дверь, но все же продолжал недоверчиво коситься на пришельцев.

Тонкое лицо хозяина выражало скорбное недоумение, смешанное с глубокой тревогой. Он хорошо усвоил истину — не доглядишь оком, заплатишь боком. Поэтому несколько мгновений оставался неподвижным и даже угрюмым. Исподлобья посмотрел на Банацкого.

— Заходи, — пригласил хриплым голосом.

У хозяина дома Петра Авраамовича Загоруйко большая семья — жена и шестеро детей. Зимой он работал на лесоразработках, летом занимался сельским хозяйством, имел небольшой клочок земли. Старшие дети пасли скот, а жена хлопотала по хозяйству.

Павел Банацкий вызвал хозяина в другую комнату, признался, что они советские партизаны и просил разрешить им передневать в его доме.

— Советским отказа нет, — подобрел хозяин и тут же объяснил, что жена до войны, как многодетная мать, получала помощь от Советской власти, а нынче этого нет…

Еленец остался с хозяином, а Павел Банацкий пошел в лес за остальными. Деревья благоухали утренней свежестью. В этот час кругом было безлюдно, казалось, дремлющий покой нарушался только шагами Павла. Неожиданно он заметил человека, притаившегося за стволом дерева.

— Руки вверх! — властно скомандовал Павел незнакомцу.

Тот осмотрелся и без всякого огорчения, скривив улыбкой тонкие губы, спокойно поднял руки вверх. К месту происшествия поспешил Ростислав. Выяснилось: задержанный прячется от немцев и готов во всем помочь партизанам.

— Не смотри на кличку, смотри на птичку, — осмотрительно предупредил подоспевший Еленец.

— Добре, сейчас узнаем, — согласился Павел и вместе с Еленцом и Ростиславом учинил допрос.

Иван Грищенко оказался жителем хутора Островки. В разговоре нарочито подчеркивал свою неприязнь к фашистам. Как только отодвинулся фронт, он «собрал» в этих местах бросовое оружие. Об этом узнала Степанская жандармерия и арестовала его. Затем, продолжал рассказывать Грищенко, ему удалось бежать, и теперь он вынужден скрываться. Дабы убедиться в искренности его слов, партизаны привели Грищенко и дом Загоруйко.

— Земляком вашим назвался, — показал Банацкий на Грищенко. — Узнаете?

— Знаем его, — двусмысленно подтвердил Загоруйко. — Из наших краев. Так оно…

А про себя подумал: «Да разве скажешь? Убьют!.. А дети как же?..»

— Значит, правду говорит?

— Правду…

Вначале партизаны намеревались до вечера оставить задержанного под охраной, а потом позволили ему принести спрятанное оружие. Грищенко несколько раз повторил о своем желании уйти вместе с ними в партизанский отряд.

— Не врет он, — успокаивал друзей Банацкий. — Ведь его признал хозяин дома. Неужто у него заячья душа?

— Будь я старший — не отпустил бы, — не соглашался Ростислав.

На пороге показалась девушка с тугой косой. Она скоро вернулась с охапкой соломы и приветливо зазвала партизан.

В дом зашла вся группа. Позавтракали, расстелили на полу солому и улеглись на отдых. Был установлен закрытый пост. Первым нес вахту у двери Банацкий. Он через щель вглядывался в лес, поросший кустарником, настороженно прислушивался к каждому шороху. Отчетливо услышал шепот хозяев: «Как хочешь, Петро, а я Грищенко не верю. Ты же знаешь, волк каждый год линяет, а все сер бывает… Плут он, окаянный». — «На слезах людских не станет плясать, поскользнется… И у него ведь есть малые дети! Должен же он думать об их судьбе!»

Шепот стих и скоро умолк. Глаза Банацкого широко раскрылись и застыли. В ушах отдавались слова, невольно подслушанные на посту: «Плут он, окаянный». Эти слова насторожили его, и он даже начал каяться за опрометчивую доверчивость. Но тут же сам себя подбодрил: «Чего панику сеять? В чужую душу не влезешь. Конечно, лес не без шакала, но этот…»

Ростислав сменил Банацкого. Уставший и терзаемый грустными мыслями, Павел тяжело повалился на солому.

Над лесом закружились вороны. Каркая, они пролетели над хутором и удалились в южном направлении. И вдруг резкий визг ударил по тишине. С шумом распахнулась калитка, и, словно из-под земли, в ней появилась женщина с растрепанными волосами. Она подбежала к двери дома и надрывным голосом закричала:

— Немцы! Спасайтесь!

По тревоге поднялись все. Мужчины с оружием в руках выбежали во двор. Женщина, предупредившая об опасности, исчезла. Зато партизаны увидели другое: к дому приближались жандармы и полицейские. Они окружали партизан.

Семен Еленец и Ростислав оказались первыми во дворе. Они залегли и открыли огонь по фашистам. С другой стороны стал отбиваться от наседавших жандармов Павел Банацкий.

— Мама! Ядзя! — крикнул во весь голос Ростислав показавшимся на пороге женщинам. — Бегите в лес, быстрее, мы вас прикроем!

Мать и Ядзя проворно пролезли через пролом в заборе, что есть силы побежали, пригибаясь, к скирде соломы, стоявшей у леса. Банацкий, Еленец и Ростислав, частыми автоматными очередями прикрывая отход спутниц, приняли огонь фашистов на себя. «Еще минута — н они будут спасены», — надеялись боевые друзья и нетерпеливо поглядывали на чуть сгорбленную мать и стройную Ядзю, бежавших к скирде. Но случилось непредвиденное. Немцы ворвались во двор с противоположной стороны. В затылок был убит Еленец. Оставшись вдвоем, Павел и Ростислав начали отходить за дом. Тогда часть гитлеровцев перенесла огонь на убегавших партизанок.

Мать изнемогала, силы ее покидали. Бежавшая рядом Ядзя, уже однажды испытавшая побег от врагов, подбадривала ее.

— Крепитесь, родная, крепитесь… Скоро… Скоро… вот…

Задыхаясь от волнения и стремительного бега, Ядзя схватила за руку оступившуюся мать и потянула ее вперед. Еще несколько усилий — и большая скирда соломы укроет их от фашистов. Отсюда уже легче будет перебраться в лес.

В нескольких шагах перед заветной скирдой мать на бегу сняла пальто и кинула Ядзе.