Николай Струтинский - Дорогой бессмертия

— Павел!.. — со слезами на глазах повисла на его шее Татьяна. — Не уходи! — умоляла.

— Опомнись, Татьяна, — вмешался отец. — Он же не волен собой распоряжаться. Дождемся его здоровым и невредимым.

Татьяна понимала: если бандиты узнают о возвращении мужа, ему несдобровать. И только при одной этой мысли она сразу согласилась.

— Корюсь твоей воле… Только немного провожу.

Подошли к реке. Перед ними открылась даль, синяя и спокойная. Горинь лениво текла в спокойных берегах. Татьяна шепнула мужу:

— Тут я видела лодку. Поищу.

К счастью, лодка оказалась на месте. Бесшумно усевшись в нее, партизаны попрощались с плачущей Татьяной и переправились на противоположный берег. Небо на востоке заалело, близилось утро. Ядзя, Павел и Ростислав миновали Гуту-Степанскую и подошли к заветному лесу. Через несколько дней они добрались до своего отряда.

Крестьяне позже рассказывали, кем был в действительности Грищенко.

— Всю жизнь воровал, таким путем и нажил себе хозяйство, — с гневом отзывались о нем старожилы.

С вторжением немецких оккупантов на Украину Грищенко поступил на службу в немецко-украинскую полицию. Гестапо сразу оценило его качества. И так как он жил у самого леса, где часто появлялись партизаны, фашисты задумали наиболее выгодно использовать предателя. Для видимости его арестовали, затем инсценировали побег. С той поры Грищенко «скрывался». Выслуживаясь перед фашистами, агент и привел жандармов в дом Загоруйко. Но они опасались открытой схватки с партизанами. Никто из них не решался войти в дом. Тут на помощь подоспел случай. Мимо проходила женщина, ее задержали и силой оружия принудили забежать во двор и крикнуть. «Немцы! Спасайтесь!?» Так жандармы надеялись всполошить партизан и в суматохе перестрелять их.

Избитый фашистами Загоруйко, пошатываясь, вошел в дом. Здесь его взору открылась страшная картина: на полу кухни корчилась от боли тринадцатилетняя дочь Антося с зияющем раной в груди. В какой-то миг проблеска сознания дочь узнала отца и еле пошевелила губами: «Та…ту».

В первые минуты Петр Авраамович точно одеревенел, его потрясло увиденное, он не мог шевельнуть рукой, ноги стали чужими, а в глазах, больших черных глазах, застыл ужас.

— Боже, что делать? Что делать? За что тебя казнили, доченька?!

Крупные слезы скатились по щекам, оставляя на них влажный след. Обезумевший от горя, Петр Авраамович разводил руками, он не знал, как облегчить страдания дочери. Потом быстро сбросил с себя латаный пиджак, сильным рывком оторвал кусок полотняной рубахи, неловко перевязал кровоточащую рану дочери, собрал последние силы, осторожно поднял ее и понес к своему брату Федору, проживавшему по соседству. Бледное, безжизненное лицо Антоси запрокинулось вверх. На ее красивых тонких губах проступила синева. Длинные черные ресницы оставались неподвижными, а золотистые волосы развевались по ветру…

Петр Авраамович чувствовал руку Антоси на плече, и ему все время казалось, будто она все крепче и крепче прижимается к нему. В нескольких шагах от дома брата лицо Антоси застыло, а ее рука безжизненно повисла в воздухе…

Загоруйко присел у забора с бездыханным телом дочери и, не выпуская его из рук, заплакал, как дитя, судорожно вздрагивая плечами.

— Как же я теперь без тебя… Антося… моя! Зачем тебя катюги лишили жизни? Доченька, ты слышишь?..

Подавленным и сразу постаревшим возвратился Загоруйко в дом. Горе неотступно следовало за ним. Оказалось, что осколками гранаты были ранены жена и сын Сергей. Им он ничего не сказал о смерти дочери…

Вот что произошло в то утро, когда моя мать возвращалась в отряд.

Собранные матерью и доставленные в отряд Ядзей сведения имели большое значение для партизанского отряда Медведева. Нам предстояло перебазироваться ближе к Ровно и Луцку. Эти города, по замыслу командования, должны были стать основными опорными пунктами отряда.

Вскоре после трагической гибели матери мы направились в Цуманские леса. Медведев отобрал более сотни человек для разведки, и, как только сгустились сумерки, отряд снялся с насиженных мест вблизи сел Рудня-Бобровская, Князь-село, Сивки, Левачи… С первой сотней партизан ушел в разведку и я. С тех пор как мы лишились матери, на моем лице не появлялась улыбка. «Месть, только месть!» — стучало в моем сердце. Во мне росло чувство ненависти к врагу, и я уверился — до последней капли крови буду драться за поруганную землю.

Перед тем как отправиться в путь, я подошел к отцу, стоявшему с поникшей головой. Мы крепко обнялись, трижды расцеловались. Внезапно у самого уха раздалось:

— И я с тобой, Коля.

Отец с укоризной посмотрел на Жоржа, но тот с настойчивостью продолжал:

— Вдвоем и легче и веселей. Я получил разрешение командования отряда идти вместе с вами.

Мы с братом переглянулись. Каждый был доволен таким исходом.

Сквозь молодую листву тополей загорались огоньки серебряных звезд. Они мигали, как будто чья-то невидимая рука их раскачивала, делала подвижными. Отряд шел всю ночь. Под утро пересекли реку Случь, а на второй день подошли к селу Карачун, вблизи железной дороги Костополь — Сарны. В дубраве остановились на привал. Валентину Семенову и мне поручили обследовать местность, нет ли поблизости немцев.

Вскочив в седла, мы помчались через кустарник к насыпи и там спешились. Поводья привязали к деревьям, стали внимательно просматривать местность. Никого не обнаружив, взобрались на насыпь, а затем не спеша спустились к тропинке. И вдруг — гортанный немецкий говор. Фашисты заметили нас, стали брать в кольцо. Видно, намеревались захватить живыми. Но поздно. Мы молнией метнулись к лошадям и ускакали в лес. Через несколько минут были в расположении своих.

— Плохо, что вы себя обнаружили, — нарекал Медведев. — Теперь жди карателей…

Заложив за спину руки, он сделал несколько шагов вперед и назад, остановился, развернул карту.

— Да, — протянул многозначительно, — необходимо разыскать переезд, иначе понесем потери.

— Переезд мы найдем, Дмитрий Николаевич, — стараясь загладить свой промах, выпалил я. — Обязательно найдем!

— Надеюсь, — смягчил свой гнев Медведев. — Но знайте: кроткая овца всегда волку по зубам. Мы такими не должны быть.

Светлой ночью я с Семеновым снова ушел на задание. Действовали осмотрительно. В том месте, где от вырубленных деревьев остались лишь пни да одинокие кустарники, был обнаружен переезд. По нему с надежным тыловым охранением и переправилась вся колонна. Теперь открылся путь в Цуманские леса.

Отряд добрался до польского села Балярка. В непроглядной темени плясали языки пламени. В разных уголках села яркими факелами пылали соломенные крыши, подожженные гитлеровцами. Вину они свалили на украинцев. Оккупанты из кожи лезли вон, дабы разжечь национальную рознь между украинцами и поляками. Для этого они распускали провокационный слух, будто на Волыни поляки убивают украинцев. В действительности это гестаповцы учиняли расправу над неугодными, а затем бросали их трупы на дороги и безудержно вопили о «злодеяниях» поляков. Таким образом разжигая национальную вражду, фашисты облегчали условия борьбы с партизанами.