Роберт Дейли - Сильные духом (в сокращении)

Когда Дейви приблизился, она пожала ему руку и познакомила его с детьми, которые с любопытством разглядывали незнакомого молодого человека. Один за другим они подошли и пожали ему руку.

Мадам Фавер объяснила, что ему не надо беспокоиться насчет детей, они видели сотни беженцев, приходивших в этот дом, и научились держать язык за зубами.

Потом она попыталась разговорить американца, но это у нее плохо получалось, возможно, из-за того, что она стеснялась своего неважного английского. У парня было открытое, честное лицо, а выглядел он даже моложе, чем Рашель.

Вскоре, прервав разговор, Норма пошла укладывать детей. Когда, прочитав им на ночь сказку и подоткнув одеяла, она вернулась в гостиную, Дейви, несмотря на сломанную ногу, вскочил со стула и стоял, пока она не села. Мадам Фавер увидела в этом признак хорошего воспитания.

— Где вы спали? — спросила она Дейви.

— Я отдала ему свою комнату, — ответила за него Рашель, кинув взгляд на американца, который в свою очередь посмотрел на нее. У обоих был крайне смущенный вид.

— Хорошо. Оставайтесь сегодня там.

— Я спала в комнате девочек, — поспешила добавить Рашель.

— Теперь они вернулись, так что этот вариант отпадает. До возвращения мсье Фавера ты можешь спать у меня.

Она видела, что между этими молодыми что-то есть. Если б только знать, как далеко у них зашло.

— Вам не стоит долго у нас оставаться, — сказала она американцу. — Надо найти такое место, где вам будет и удобней, и безопасней. Не беспокойтесь, мы что-нибудь подыщем. А когда нога у вас заживет, постараемся переправить вас в Швейцарию или Испанию.

— Это было бы здорово, — ответил Дейви.

— Ладно. Сейчас уже поздно. Нам всем пора ложиться.

Проснувшись среди ночи, Норма обнаружила, что постель рядом с ней пуста. Ощупала простыню — холодная. Прислушалась, но ничего не услышала. Она лежала в темноте и ждала. Спустя какое-то время в спальню вошла Рашель. Увидев, что мадам Фавер не спит, она прошептала:

— Мне надо было сходить в ванную.

Глупая девчонка, подумала мадам Фавер. Надеюсь, ты не сделала ничего такого, о чем будешь жалеть всю оставшуюся жизнь. Она переживала за Рашель, как за родную дочь — в конце концов, другой матери у той не было.

Комендант лагеря в Ле-Верне запросил у начальства указаний, что ему делать с этими непокорными пасторами. Но из Виши пока не позвонили.

Мотье увидел из окна, как к зданию администрации подъехали два черных автомобиля. Из них вылезли четыре офицера гестапо и, оглядевшись по сторонам, вошли. Комендант сел за стол и стал ждать появления незваных гостей.

Когда офицеры показались на пороге кабинета, один из них с ходу заявил, что им нужны Фавер, Анрио и Вернье. Кивнув, он протянул коменданту три ордера. Мотье молчал, лихорадочно соображая, как поступить. В Германии гестапо было выше закона и творило там страшные вещи. И здесь, во Франции, тоже. Но иногда, как в данном случае, гестаповцы старались держаться в рамках французских законов.

Предъявленные Мотье ордера были выписаны по всем правилам, и, если он выдаст им заключенных, он не нарушит закон. Правда, когда эти люди попадут в руки гестапо, требования закона уже вряд ли будут соблюдаться. Мотье, как и многие, был наслышан об усиленных допросах.

Но Фавер и Анрио — проповедники, а не преступники. Им не предъявлено обвинения, и к тому же они сторонники ненасильственного сопротивления. Мотье был уверен, что в их родном городе их уважают, а возможно, и любят.

Комендант принял решение. С какой стати он должен передавать кого бы то ни было этим свиньям?

— Сожалею, господа, но в нашем лагере нет тех, кто вам нужен. Несколько дней назад я получил приказ. — Порывшись в папке, он достал документ и протянул его немцам. — Во исполнение данного распоряжения эти люди были выпущены на свободу. Я не знаю, где они могут сейчас находиться. В любом случае они уже далеко отсюда. Так что вы понапрасну проделали столь долгий путь. Мне очень жаль.

Хорошо, что он был предусмотрителен и выставил у кабинета двух вооруженных охранников. Мотье вышел из-за стола и, подойдя к двери, крикнул в коридор:

— Гости уезжают. Проводите их, пожалуйста, до машины.

Немцы были в ярости. Комендант проводил глазами удалявшиеся черные машины, удивляясь тому, как хорошо у него стало на душе.

Через час, убедившись, что гестаповцы не передумали и не вернулись, он приказал привести к нему двух пасторов. Когда их ввели к нему в кабинет, грязных, небритых, похудевших, он объявил, что отпускает их на свободу.

— Мы не подпишем это обязательство, — сказал Фавер.

— Забудьте о нем. Я не буду настаивать. Только что здесь были люди из гестапо. С ордерами на вашу выдачу. Я их обманул, и они уехали, однако не исключено, что они все еще где-то поблизости. Вам следует об этом помнить.

— Спасибо за предупреждение.

— Думаю, отныне они станут за вами охотиться. Советую принять все меры предосторожности.

— Хорошо, — сказал Фавер.

Мотье вышел из-за стола и, улыбаясь, пожал обоим руки.

— Забирайте вещи и бегите отсюда. Прощайте и удачи вам!

Снова прилетел «шторх». День опять выдался ясный, солнечный — прекрасная погода для разведки с воздуха.

— На этот раз он заметит самолет, — сказал Пьер старику Доде. — Мне его даже отсюда видно.

Они стояли во дворе и смотрели. Пролетая над фермой, самолет словно запнулся, наткнувшись на невидимую преграду.

— Так и есть, заметил, — пробормотал Пьер.

Старик поморщился. «Шторх» заложил крутой вираж и пролетел прямо над разбившимся истребителем, затем развернулся, чтобы посмотреть еще раз. Совершив несколько заходов, он наконец улетел.

— Через час, — сказал Пьер, — здесь появятся машины с солдатами. Думаю, вам не хочется с ними встречаться. Мне-то уж точно лучше сматывать. Собирайте пожитки, зовите жену и поедем, пока не поздно.

— А как же скотина? Кто ее накормит? Коров надо доить два раза в день. Возьмешь с собой мою старуху. Скажу, чтоб собиралась.

— Я заберу свое хозяйство. Не хватало еще, чтоб они нашли у вас мою мастерскую.

Когда Пьер Гликштейн вернулся с чемоданом и мешком, Доде уже запряг кобылу.

Спустя несколько минут из дома вышла хозяйка — высокая худая женщина лет шестидесяти пяти в потертом черном пальто поверх длинного черного платья, черном платке и черных ботинках на деревянных подошвах. Ее чемодан оказался таким тяжелым, что Пьер не смог в одиночку положить его в телегу. Должно быть, берет с собой фамильное серебро, решил он, не смогла расстаться с единственным сокровищем, передаваемым из поколения в поколение.

— Куда ты хочешь ее отвезти? — спросил старик.

— Вам лучше об этом не знать — на случай, если немцы станут вас допрашивать.