Джек Хиггинс - Бенефис Лиса

26 декабря 1943 года замечательно одаренный немецкий офицер, полковник Клаус фон Штауффенберг, отправился с рапортом в Растенберг, имея в портфеле бомбу с часовым механизмом. К сожалению, встреча не состоялась, поскольку фюрер уже отбыл в Баварию на Рождественские праздники. Несмотря на потерю левого глаза и правой руки, фон Штауффенберг являлся начальником отдела кадров при генерале Олбрихте, возглавлявшем Главную канцелярию армии, а также и заговор армейских генералов с целью убийства фюрера и спасения Германии.

Неудавшаяся попытка на Рождество 1943 года являлась одной из целого ряда таких неудач. Однако, несмотря на это, не было недостатка в добровольцах, свидетельством тому являлся полковник Кениг, ехавший этим пасмурным апрельским утром на заднем сиденье военной машины, доставлявшей его с аэродрома в Волчье логово с бумагами из Берлина, которые затребовал фюрер. Кениг ужасно нервничал, что было и неудивительно, учитывая наличие бомбы с часовым механизмом в его портфеле с двойным дном. Он велел пилоту на аэродроме в Растенберге быть готовым к скорому вылету обратно. У него дрожали пальцы, когда он закуривал сигарету.

Эсэсовец водитель и охранник, сидевший с ним рядом, тупо смотрели вперед, а Кениг нервничал все сильней. По обеим сторонам дороги в глухом лесу были установлены минные заграждения и ограды под током, повсюду патрули со свирепыми собаками и, чтобы попасть на территорию, необходимо миновать трое ворот. Время активировать бомбу. После этого, как ему было обещано, у него будет ровно тридцать минут.

Он дотронулся до левого замка на портфеле и нажал. Взрыв произошел мгновенно, и очень сильный. Сам Кениг, водитель и охранник погибли. Машину разнесло вдребезги.

Гитлер, вне себя от гнева, метался по комнате с картами.

— Они пытаются снова и снова! — Он повернулся к Раттенгуберу. — Оберфюрер? Что вы можете сказать? Вы клялись заботиться о моей безопасности!

— Мой фюрер, — заикаясь, проговорил Раттенгубер. — Что я могу сказать?

— Ничего! — Гитлер резко обернулся к остальным. — Вы не можете сказать ничего полезного. Ни один из вас.

Среди потрясенного молчания Гиммлер решился заговорить. Его голос звучал сухо и четко.

— Сомнений нет, имела место небрежность, мой фюрер. Но в то же время, неудача этой подлой попытки является лишь доказательством вашей собственной миссии. Доказательством неизбежности победы Германии под вашим духовным руководством.

Глаза Гитлера сверкнули, он откинул голову назад.

— Как всегда, рейхсфюрер. Видите? Только он один. — Он повернулся к остальным. — Уходите. Все. Я хочу говорить с рейхсфюрером, наедине.

Они вышли, не проронив ни звука. Последним покинул помещение Геббельс. Гитлер стоял, уставившись в стол с разложенной картой, сцепив руки за спиной.

— Что я мог бы для вас сделать, мой фюрер? — спросил Гиммлер.

— Существует заговор. Я прав? — задал вопрос Гитлер. — Генеральный заговор с тем, чтобы меня убить? И этот капитан Кениг был простым курьером?

— Не генеральный заговор, а скорее заговор генералов, мой фюрер.

Гитлер резко повернулся к нему.

— Вы уверены?

— О, да, но доказательства — это другое дело.

Гитлер кивнул.

— Кениг был помощником генерала Олбрихта. Является сам Олбрихт одним из подозреваемых вами? — Гиммлер кивнул. — А кто еще?

— Генерал Стаефф, Вагнер, фон Хазе, Линдеманн. Еще несколько находятся под пристальным наблюдением.

Гитлер остался совершенно спокойным.

— Предатели. Никакого расстрела. Каждому по петле, когда придет время. Выше никого? По крайней мере, хоть наши фельдмаршалы лояльны.

— Хотелось бы мне быть уверенным в этом, мой фюрер, но один из них вызывает большие подозрения. Я бы не выполнил моих служебных обязанностей, если бы не поставил вас в известность.

— Тогда скажите мне.

— Роммель.

На лице Гитлера появилась мстительная, почти триумфальная улыбка, он прошелся по комнате, развернулся, прошел обратно, все еще улыбаясь.

— Мне кажется, я ожидал этого. Да, я уверен, что так. Итак, Пустынный Лис решил затеять игру.

— Я в этом почти уверен.

— Народный герой, — сказал Гитлер. — Нам нужно очень осторожно с ним поступить, вам не кажется?

— Или перехитрить его, мой фюрер, — спокойно ответил Гиммлер.

— Перехитрить его. Перехитрить хитрого Пустынного Лиса. — Улыбка Гитлера стала довольной. — Да, мне это по душе, рейхсфюрер. Мне это, действительно, очень нравится.

Хью Келсоу проспал до полудня, и когда проснулся, чувствовал себя совершенно больным. Он повернулся в бешено раскачивавшемся плоту и расстегнул молнию на входном отверстии. У него упало сердце. Со всех сторон была только вода. Плот кружило и бросало на грозных волнах. Небо потемнело от тяжелых дождевых туч, ветер достигал 5–6 узлов, насколько он мог судить. Но самое худшее, это отсутствие даже намека на близкую землю. Ему стало ясно, что его вынесло на просторы Ла-Манша. Если его не выловят, его отнесет прямо к побережью Франции, вероятно, к полуострову Шербур. Еще ниже, в заливе Сен-Мало есть Нормандские острова: Олдерни, Гернси, Джерси. Он ничего о них не знал, кроме того, что они были британскими, а теперь находились под вражеской оккупацией. Хотя вряд ли его отнесет так далеко на юг.

Келсоу взял ракетницу и выпустил оранжевую ракету терпящего бедствие. В дневное время немецкие военные суда очень редко появлялись в Ла-Манше. Они держались вблизи берегов, позади своих минных заграждений. Поэтому он рискнул выпустить еще одну ракету, но поскольку воду захлестывало внутрь плота, поспешил сразу застегнуть молнию. В ящике с первой помощью он обнаружил сухой паек, но едва съел немного сухофруктов, как почувствовал тошноту и ужасную боль в ноге. Тогда он торопливо вытащил ампулу морфия и сделал себе укол. Спустя недолгое время, он снова уснул, закинув руки за голову.

Снаружи, по мере приближения вечера начинался прилив. Сразу после пяти часов начало темнеть. К этому времени ветер стал северо-западным, плот стало относить от полуострова Шербур, и к шести часам он оказался в десяти милях к западу от маяка Каскетс на острове Олдерни. А потом ветер снова изменился, толкая его теперь вдоль внешней границы залива Сен-Мало к Гернси.

Но Келсоу обо всем этом не ведал. Он проснулся в семь часов с высоченной температурой, обтер лицо небольшим количеством воды, чтобы его охладить, снова почувствовал дурноту и впал в состояние близкое к коме.

В Лондоне, Дагел Манроу работал за своим письменным столом. Тишину нарушал только едва слышный скрип пера по бумаге. Раздался стук в дверь, и на пороге появился Джек Картер с папкой в руках. Он положил ее на стол перед Манроу.

— Последний список из Слептона, сэр.