Виктор Костевич - Подвиг Севастополя 1942. Готенланд

– То есть как – по мобилизации? – удивился кто-то.

Гольденцвайг презрительно фыркнул.

– Дурачок… Война – это мобилизация всех ресурсов, в том числе и женских. И отношение соответствующее, кормежка там, всё прочее. Не любил я этих мобилизованных. Тощие, синие, ни черта не умеют, бежать еще пытаются, суки. Мне больше нравилось с офицерскими, была возможность. Но иногда и с такими приходилось, когда по-другому не получалось.

Интересно, кем он был в гражданской жизни? Наверняка каким-нибудь сутенером. Гнусная уголовная морда. Сидел, нет? Вот бы о ком никто не загрустил. Но ведь такая сволочь всех переживет.

– На этом я и погорел. Оказалась там одна хлипкая, из слабонервных, сидит, ревет… Мы ее с ребятами попотчевали часика два, а она, паскуда, возьми и сдохни. Тут мой шеф и развонялся: Гольденцвайг, туда-сюда, вы используете служебное положение, чтобы угощать своих дружков общественным имуществом, мне не хватает человеческого материала. И меня спихнули в спецкоманду. Тоже мне, нашел человеческий материал, старый козел, у самого не стоит, так цепляется к нормальным людям.

Я не выдержал и привстал.

– Может, помолчишь?

Гольденцвайг уставился на меня, ожидая дальнейших действий. Дидье и Браун на всякий случай приподнялись.

Положение было дурацким. Я круто развернулся и вышел из сарая. По пути услышал, как Главачек негромко произнес: «Говори тише, Гольден, не мешай господину Цольнеру. Он хочет остаться чистеньким и бережет свои уши. Я не удивлюсь, если даже к девкам не пойдет». И эта тварь туда же.

Ночь была непроглядно темной, несмотря на усыпавшие небо звезды. На душе было гадостно, гадостно было во рту, мерзко сосало в желудке. Как будто нажрался дерьма. А ведь вроде не первый раз. Черт с вами со всеми, плевать. Я хочу остаться чистеньким. Да, хочу.

По узкой тропке между изгородями я прошелся до нашего, вернее до Таисьиного дома. Заметил, как испуганно метнулась тень, услышал, как скрипнула дверь. Надо бы завтра смазать. А может, не стоит, в случае чего этот скрип послужит сигналом тревоги. Впрочем, помощи тут не дождешься.

Хочу остаться чистеньким. Остался ли, вот в чем вопрос. Ворованных кур жрал со всеми. В лучшем случае – ворованных, то есть украденных с известной долей стыда. И ту девчонку Греф убил у тебя на глазах. Божился потом, будто она сама на него накинулась и он с перепугу выстрелил. Но ты ему не поверил. А потом забыл – и вместе с ним жрал кур, потому что был голоден и чертовски устал. И Браун при тебе открыл гранатой хлипкую дверь деревенской хибарки, так, на всякий случай, не захотелось стучать. И там лежал мертвый дед, прикрывший собою внука. У внука осколком раздробило ладонь. Брауну потом было неловко. Он переживал. Отказался от ужина. Господин судья, прошу принять во внимание, что непосредственно после убийства подсудимый чувствовал себя неловко.

Я уселся на землю, прижавшись спиной к стене, хранившей дневное тепло. Я знал, что Таисья и Клавдия бодрствуют. Чего они ждут – когда я усну? когда я уйду? Поймал себя на мысли, что готов сделать для них что угодно – лишь бы не быть страшилищем. Но спать не спалось. Лучше было уйти. Я вернулся обратно в сарай.

Там доигрывали в скат, и никто на меня не взглянул. Браун умело расправлялся с Гольденцвайгом. Сильно продувшийся сутенер поставил на кон золотое колечко. «Игра становится серьезной», – заметил Греф. Браун с легкостью выиграл снова, после чего сказал:

– На сегодня всё. Я хочу спать. Где ляжем?

– Давай прямо здесь, – вспомнил я о Таисье и Клаве. Попутно ругнул себя за то, что не решился сказать хозяйке – мы ночевать не придем. Сделал бы доброе дело, дав ночь покоя несчастным людям.

– Рано! – сказал Гольденцвайг. – Я отыграюсь.

– Хватит, – зевнул утомленно Главачек. – Без штанов захотел остаться?

Гольденцвайг полез в нагрудный карман и длинными пальцами выудил полотняный мешочек. Развязав тесемки, выложил на стол непонятные штучки. Судя по звуку, металлические. Дидье насторожился.

– Что за фигня?

Гольденцвайг довольно улыбнулся.

– Золото. На акции добыл.

В свете лампы действительно что-то блеснуло.

– Какой еще акции? – спросил его Греф, прикрывая зевающий рот.

– Обыкновенной, даже возиться не пришлось, там специальные русские были, щипцами дергали. Их потом, конечно, тоже.

Сделалось тихо. За стеной стрекотали кузнечики и сверчки. В лампе дрожало пламя. Дидье почти неслышно пробормотал:

– Вы там все чокнулись – или как?

Сутенер посмотрел на него с таким же презрением, с каким недавно глядел на меня. Пожал плечами. Хмыкнул.

– Нормальное дело. Все берут. Работка, между прочим, не из приятных, врагу не пожелаю, а тут какая-то компенсация. Так что не стесняйтесь, ребята. Играем, Браун? Учти, я просто так не уйду. Эй!

Придушенным голосом, словно бы сдерживая рвоту, Дидье прошептал:

– Убери.

Гольденцвайг поскреб на щеке щетину.

– Колечко, может, тоже убрать? Оно не из ювелирной лавки. С жидовочки, прямо с пальчика… еще тепленького. А может, с украиночки, хрен их тут разберет, тоже черненьких хватает. Браун, может, отдашь? Еще не поздно. А то ведь карман прожжет.

Браун озадаченно вертел кольцо в руках, и было видно, что расставаться он с ним не хочет. Я толкнул его в плечо.

– Отдай. Кому я сказал. Ну, Отто…

Раздался чей-то глумливый голос – не разобрать в полумраке чей.

– Если господин Цольнер хочет остаться святым, так пусть остается сам. Или он теперь у нас заместо полкового попа?

Я промолчал, с надеждою глядя на Отто. Зато немедленно вскинулся Хайнц.

– Слушай, заткнись. Или…

– Что «или»?

Греф не вмешивался. Отто вертел кольцо. Штос обошел снарядный ящик, за которым велась игра, и встал рядом с Дидье, у меня за спиной. Главачек проявил рассудительность.

– Хватит собачиться, парни. Нормальное дело. Кольцо – это всего лишь кольцо. Зубы дергать, пожалуй, слишком, а кольцо – нормальный трофей. А война – это война.

Всё тот же голос из полумрака заметил:

– Похоже, господину Цольнеру такая война не по нраву.

Хайнц рыкнул:

– Я сказал, заткнись.

В двери с фонариком в левой руке, в спортивных трусах и накинутом на плечи кителе появился заспанный Вегнер. Недовольно спросил:

– Что за шум?

Гольденцвайг поспешно упрятал коронки в карман. Отто проделал то же самое со своим золотым кольцом. Воцарилось напряженное молчание. Греф устало поднял голову.

– Выпьете с нами, господин лейтенант? У нас тут маленький праздник. Жалко только, многих не хватает.

Вегнер присел у ящика. Без особенного желания вытянул кружку пива и, не говоря ни слова, чуть покачиваясь, удалился. Было видно, что он не поверил Грефу. Старший фельдфебель злобно на нас посмотрел и погрозил кулаком.