Виктор Костевич - Подвиг Севастополя 1942. Готенланд

– Почему же?

– А потому, что у нас исторически другое к ней отношение, чем у вас, романцев, и славян. Вот это я вам и докажу. Какого рода слово «война» в итальянском? Во французском? В испанском?

– Женского, – ответил я.

– А в русском?

– Тоже женского.

– То-то же. И в польском женского, и в чешском. Кстати, по-чешски, я проверил сегодня по словарю, она называется… – он сделал паузу, – «валька». Правда, смешно? Жалко, не знаю, как будет «война» по-сербски. Не помните случайно?

– Нет, не помню.

– Черт с ними, сербами, хорватами, проклятые убийцы, скорее бы они друг друга перерезали. А теперь о главном – какого рода «война» по-немецки? Правильно, мужского. Вот потому-то мы всех на войне и имеем. У нас мужское к ней отношение.

Возражать подонку не следовало, с такими вообще не следует говорить. Но победило мелкое тщеславие гимназиста начальных классов.

– Понятно. Однако в латинском языке «война» была среднего рода, bellum. В итальянском средний род, как правило, становится мужским. Было бы «il bello».

Мой ответ лишь обрадовал Листа. Как некогда обрадовали Луцака стихи поэта Михаила Кобыльницкого.

– Замечательно! – воскликнул он. – Римляне громили всех вокруг и создали великую империю. А вы сами отказались от нужного слова. Было бы «il bello», да нет… Осталась «la guerra». Результат налицо. И никакие Quinto Regimiento… Нет, во мне умер великий филолог. Что скажете, Росси?

– Не знаю, – буркнул я. Гестаповцу решительно не давал покоя коммунистический Пятый полк и казавшийся ему однофамильцем Энрике Листер. Начальное «р» в слове «рехимьенто» он произнес вполне для немца сносно – четко и раскатисто.

– Плевать. Но это не все, до чего я додумался. Знаете, в чем вы, латиняне, сильнее нас, немцев и русских? Вот в этом самом, – посредством сложенных в кружок пальцев левой руки и указательного пальца правой он весьма наглядно показал мне соитие. – И это тоже можно обосновать филологически.

Я сразу же понял, куда он клонит, и слушал бы дальше без особого интереса, если бы…

– По-итальянски и по-французски, – разглагольствовал весело Лист, – «amour» и «amore» мужского рода, а по-немецки и по-русски – женского. Ваш удел – любовь, а наш удел – война. Вы, Росси, имели Валентину Орловскую, а я ее взял и повесил. Разделение ролей… Сидеть!

С тоской и обреченностью я осознал, что больше молчать невозможно. Граница была перейдена, окончательно и бесповоротно. Самое большее – меня расстреляют. Лист продолжал балагурить, держа, однако, руку поближе к кобуре.

– Их вешали при мне, но я не стал дожидаться конца представления. Ваша Надежда была самой легкой и, я думаю, умерла последней. Впрочем, не обязательно. Тонкая шейка…

– Свинья, – прошептал я в ужасе, – грязная эсэсовская свинья.

Куда будут стрелять – в грудь, в затылок, в спину? Кто – сам Лист, Ширяев, татары? Господи, вот и всё… Елена, Паоло, простите… Наденька, Зорица, Валя…

– Хотите быть храбрым? – спросил меня Лист. – Напрасно, я слыхивал и не такое. Но мне плевать. Я ведь из простых, даром что учился в университете. Нет, если вы меня ударите, тогда вам, конечно, не поздоровится. Нападение на должностное лицо, офицера службы безопасности. Попробуете?

Я стиснул на коленях кулаки.

– Смотрится, – оценил Лист мою позу. – Но требует продолжения.

– Я не боюсь тебя, Лист.

Оберштурмфюрер скривился.

– Это временное состояние, Росси. Поверьте опыту. Боятся все. Или почти. Кроме самых чокнутых. Ну еще фюрер и дуче, кажется, ничего не боятся. Они же боги, могут себе позволить. Кстати, el Quinto Regimiento…

– Ступайте вон… Прочь!

Оберштурмфюрер усмехнулся и слез со стола. Надел фуражку с мертвой головой, прикрыв свою раннюю плешь. Поправил рукой кобуру, насмешливо посмотрел мне в глаза.

– Знаете ли, Росси, после моего разъяснения это не впечатляет. Впрочем, вы и так себя превзошли. Требовать большего от вашего брата было бы вопиющей бестактностью. Оцените, кстати, я тоже могу выражаться изысканно. Хотя в латинском не преуспел. И вот что еще, на будущее… Не все настолько терпеливы, как я, а наказания в империи куда разнообразнее, чем вы себе воображаете. Наши вожди любят, знаете ли, средневековые штучки. Гильотина, секира. Вы навряд ли можете представить, каково висеть на мясном крюке.

И он залился смехом счастливого человека. И вышел прочь, насвистывая джаз.

30 июня – 4 июля 1942 года, двести сорок третий – двести сорок седьмой день обороны Севастополя

Чтобы понять, что такое хаос, надо было в тот вечер попасть в Севастополь. Мы прикатили туда на полуторке с Фиолента, проскочив по Балаклавскому шоссе – один раз прямо под носом у немецкого танка, непонятно откуда взявшегося в нашем тылу. По счастью, это был не настоящий танк, а штурмовое орудие, без вращающейся башни, иначе бы он запросто мог залепить нам вдогонку снарядом. Очередь из пулемета ушла куда-то в сторону.

Мы неслись, объезжая воронки и горящие грузовики. Мертвых объехать удавалось не всегда. Из-за дыма и пыли видимость была нулевой. Сашка Батурин, только вчера впервые ставший на ноги, скрипел зубами при каждом толчке. В кузове нас было четверо, двое младших лейтенантов, старшина второй статьи и я, самый старший по званию. По дороге подобрали шесть бойцов стрелкового полка. Спрашивать, откуда и куда они несутся, смысла не было. Очень трудно спрашивать об этом у людей, когда на голову падает «Юнкерс», а поодаль мелькают чужие мотоциклисты.

В город мы заехали не сразу. Нас остановили в сумерки на южной окраине, где уже скопилась масса автотранспорта. Младший лейтенант, маленький, помятый, в топорщившейся гимнастерке, заскочив на подножку, принялся объяснять, что в городе делать нечего, что началась эвакуация, что есть приказ отходить к аэродрому Херсонесский маяк, там будет новая линия обороны, а потом нас всех погрузят на корабли… Под аккомпанемент рвущихся бомб и снарядов его слова звучали крайне убедительно.

– Заворачивайте налево и дуйте по степи, – неистовствовал младшой, – а я с вами сяду, дорогу покажу. Быстрее только, пока нас тут всех…

Грузовик, накрытый метрах в тридцати от нас снарядом, наглядно продемонстрировал, что значат его слова. Однако мне предложенный рецепт не понравился. Не настолько важной фигурой был младший лейтенант, чтобы драпать по его приказу. Я перегнулся над кузовом и проорал со злостью:

– Эй, парень, не слышал часом про трусов и паникеров? Ты что мне тут раскомандовался?

Младший лейтенант соскочил с подножки и неловко ухватился за кобуру. Опережая возможные глупости, я решительно приказал:

– Доложитесь по форме старшему по званию. Перед вами капитан-лейтенант Сергеев.