Виктор Костевич - Подвиг Севастополя 1942. Готенланд

Мой голос прозвучал внушительно. Паникер вытянулся и представился:

– Младший лейтенант Скачков. Помощник начальника…

Я перебил его.

– Оно и видно, что Скачков. Куда скакать собрался?

– Согласно приказу. На мыс Херсонес. Товарищ капитан-лейтенант, да я…

– Сгинь с глаз моих. Живо!

Скачков растворился в черном бензиновом дыму. Но обстановка яснее не стала. Среди недальних домов, частью уже разрушенных, мелькали группы бойцов. Было видно – они уходят. В ту самую сторону, куда требовал поворачивать паникер и трус Скачков.

– Ты что-нибудь понимаешь? – спросил меня Батурин.

– Еще не совсем.

Мимо пробежала группка красноармейцев. С вещмешками за спиной и взятым на ремень оружием. У белобрысого парня в гимнастерке с оторванным по локоть рукавом я приметил висевшую через плечо пару яловых новых сапог. Один был спереди, другой болтался сзади. Автомобили урчали моторами, шоферы матом объясняли друг другу, кто из них идиот и болван. В воздухе, строча, пронесся «мессер». От пулеметной очереди вспыхнул грузовик. Еще целые машины разворачивались вправо и, неповоротливо расходясь, объезжая каркасы и остовы, уходили от города в степь, одна за другой исчезая в пыли и дыму.

– Катастрофа? – спросил старшина, приподнявшись слегка над бортом. Я вспомнил не к месту, как в какой-то книжке – или не книжке? – персонажи вот так же спрашивали друг друга: «Катастрофа?» – словно бы не сомневались в том, что катастрофа должна непременно случиться, и это их «катастрофа?» звучало как «что? уже?». Мне сделалось досадно, что я зря наорал на младшего лейтенанта Скачкова.

Или все же не зря? Из города, прорываясь сквозь орудийный гул, периодически доносились звуки пулеметной, автоматной и ружейной стрельбы, бой шел, кто-то сопротивлялся. Я стукнул по кабине и крикнул высунувшемуся в окошко водителю:

– В город, Степа, в город! Только поосторожнее, следи за дорогой. Если что, сворачивай.

Заезжать глубоко на машине не стоило. Надо было спрятать ее среди домов или развалин, сойти, оглядеться, уяснить что к чему. Навстречу пока попадались только наши, бой грохотал вдалеке за их спинами. Судя по звукам стрельбы, раздавшимся в разных, весьма разбросанных местах, то нараставшим, то резко стихавшим, он носил очаговый характер.

– Стоит ли? – засомневался старшина.

Он мог позволить себе вопросы – в храбрости и опыте его никто не сомневался. О них свидетельствовали Красная Звезда и медаль «За боевые заслуги» на форменке.

– Разобраться надо, Максимыч. Иначе какого черта нас вообще сюда погнали? Тут же наверняка с комсоставом труба. Скачков-то вон ускакал. Сто-ой!

На следующий день мы ползли по канаве, я и какой-то боец. Не поднимая голов, чтобы нас не заметили немцы. Царапая руки о битый кирпич. Слышались крики, одиночные выстрелы. Добравшись до разрушенного двухэтажного дома, сумели слегка оглядеться. В отдалении дымились немецкие автомашины, подожженные нами утром. Неподвижно стоял гранатой подорванный танк. Валялись мертвые, немецкие и наши.

– Что делать будем, товарищ капитан? – прошептал мне боец, тараща воспаленные глаза.

Я бы тоже спросил кого-нибудь, да плохо, не знал кого. Надо мною начальников не было. Лишь бы что-нибудь ответить, сказал:

– Выбираться. На мыс Херсонес. Согласно приказу.

– А где это, далеко?

– Как получится… Тебя как зовут?

– Пашка… Хомченко…

Выбраться получилось. Подробности значения не имеют. Прятались от немцев, как суслики в степи. По дороге обросли людьми – красноармейцы, младший сержант, военврач, точнее военфельдшер, и полтора десятка раненых и санитаров.

Военврачом назвал его я, когда мы с Хомченко, тогда еще вдвоем, спасаясь от несшегося на бреющем «мессера», скатились в здоровенную воронку. Я ударился ногой о что-то резко дернувшееся, пригляделся и увидел сидящего прямо передо мной, вытянув ногу, младшего сержанта. Нога перебинтована, в руке пистолет, ствол наведен на меня.

Когда «мессер» испарился и осела пыль, я деликатно дал понять, что целиться в капитан-лейтенанта РККФ не стоит, что целиться надо в немцев или румын. Лицо красноармейца скривилось, как от боли. Но пистолет он опустил. Дуло мне теперь смотрело не в лицо, а в пах.

– Где командиры? – спросил я его, стараясь не обращать внимания на «пушку». – Кто начальник?

Он покривился опять, помедлил немного и неожиданно рявкнул, перекрыв сиплым голосом звуки снарядных разрывов:

– Согласно приказу всё начальство от капитана и выше съебалось на мыс Херсонес для срочной эвакуации на Кавказ. Еще позавчера. И потому лично мне непонятно, что вы тут делаете, товарищ капитан-лейтенант. Может, вы диверсант немецкий? Не в курсе последних событий и так вот дали маху?

Ствол пистолета вскинулся и уставился мне в грудь. Я судорожно сжал в ладони свой собственный «ТТ». Хомченко, примостившийся рядом, приоткрыл от изумления рот. Лишнее движение – и психованный сержант мог бы нажать на спуск. Однако больше, чем действия, меня поразили слова – снова «согласно приказу». Кругом полнейший бардак, а у кого ни спроси, даже вот у меня, всё происходит «согласно приказу». Или «согласно приказа»? Лицо сержанта было словно обиженное, и глаза глядели на меня как на врага.

– Что ты мне тут заливаешь, боец? – крикнул я резко в ответ. – Не бывает таких приказов. Я только что из госпиталя. Сегодня в Севастополе немцев жгли. Колонну остановили.

Боец не ответил. Лишь уронил бессильно кисть, удлиненную пистолетом. Сверху раздался голос:

– Всё бывает, капитан-лейтенант. Такое вот, как оказалось, тоже.

Голос был спокойный, рассудительный. Я поднял глаза и увидел нависшую над краем воронки голову.

– Синельников, отставить, – приказала голова решительным и твердым голосом. – Да и вы не машите пистолетом, товарищ капитан-лейтенант, не дай бог что случится. Здравия желаю. Добро пожаловать в санбат…

Он назвал номер санбата дивизии, но какой я не разобрал. Вспомнил только, что, перед тем как нырнуть в воронку, заметил два перевернутых догоравших грузовика и что-то белое, раскиданное по земле. Теперь сообразил – перевязочные средства, бинты или что-то еще.

Мы с Хомченко вылезли наверх. Опять увидели перевернутые грузовики, белые бинты и валявшихся на земле людей, которых прежде даже не заметили. Воздух содрогнулся от пролетевшего в сторону мыса Херсонес тяжелого снаряда. В отдалении, за бугром тарахтела какая-то техника, можно было не сомневаться – немецкая. Человек, отдавший приказание несдержанному младшему сержанту, устало сидел на земле. Чернявый, нос горбинкой, в петлицах – чаша со змием и три кубаря. Типичный медик, таких я видел много.

– Здравия желаю, товарищ военврач, – приветствовал я его.