Марина Чечнева - Повесть о Жене Рудневой

— И тем не менее, товарищ майор, твои «ночные красавицы» одеты плохо. Они же, черт возьми, молоденькие барышни, а носят немыслимые галифе и сапоги. Женщина и на войне должна быть красивой. Это и твое и наше упущение. Постараемся исправить.

Вскоре Евдокия Давыдовна получила из штаба фронта письмо:

«Тбилиси.

т. Бершанская!

И все твои бесстрашные орлицы, славные дочери нашей Родины, храбрые летчицы, механики, вооруженцы, политработники!

Приветствую и крепко жму руку.

1. Посылаю некоторое количество, хотя и не предусмотренных «по табелю», но практически необходимых принадлежностей туалета.

Кое-что имеется в готовом виде, а часть в виде материала, то есть необходима индивидуальная пошивка. Я думаю, с последним справитесь.

Распределение сделайте своим распоряжением.

Получение прошу подтвердить.

2. Материал на присвоение полку звания Гвардейского — на подписи. Заслуги полка у всех вызывают единодушное одобрение. Заботу о всех вас проявляет лично генерал армии т. Тюленев.

3. Приказы по индивидуальным правительственным наградам подписаны в отношении вашего полка — без изменений.

Искренне поздравляю награжденных и желаю всем вам боевых успехов.

4. В отношении двух девушек, допустивших ошибку — не нарушайте товарищеской обстановки. Дайте им возможность спокойно работать, а через некоторое, время возбудите ходатайство о снятии с них судимости. Я уверен, что в конце концов они, так же как и все остальные, будут достойны правительственной награды.

5. При возможности прошу сообщить, какие у вас есть нужды и просьбы.

Будьте здоровы!

Желаю успеха в боевых делах!

К празднику 7 ноября в полк привезли новенькую, сшитую по меркам военную форму — шерстяные гимнастерки и юбки, и самое главное — прекрасные хромовые сапоги. На них девушки не могли наглядеться и нарадоваться.

— Девчонки, а ведь мы теперь ничего! А?

— И даже очень ничего. Кое-кто весьма удивится и даже может получить головокружение.

— Ну генералы, форменные генералы, только без лампасов.

— «Братцы» решат, что попали в полк, где только одни генералы.

— Их удивишь, как же!

— Ой, девчонки, как здорово!

Женя переоделась, взглянула в зеркало и осталась собой довольна. Миловидная девушка, вполне армейский вид, орден на новой гимнастерке — загляденье!

— Ну а с этими что будешь делать? — спросила Женю Дуся Пасько, кивнув на ее старые неуклюжие сапоги.

— Мои милые уродцы, я с ними не расстанусь, хоть и намучилась в них. Помнишь, какими чучелами мы приехали в Энгельс? Все торчит, все топорщится. Хорошо, мы с Соней тогда сфотографировались, после войны уж насмеемся вволю…

За три дня до праздника спешно стали готовить самодеятельный концерт. Нужно было не только выучить стихи, песни, роли, но и сшить костюмы. Совершили налет на запасы полкового врача Оли Жуковской и убедили ее выдать часть бинтов и марли на нужды искусства. Но того, что получили, оказалось мало, и снова побежали к ней гонцы с требованием дать еще, а потом еще. Оля как могла сопротивлялась, пугала: «Ну, представь: тебя ранят, а я без марли!» Но этот довод почему-то не пугал, и упрямый посланец продолжал молить: «Оленька, ну, пожалуйста, ведь сам комдив будет! Пожалуйста!» В конце концов Оля пошла к «художественному руководителю», штурману полка Соне Бурзаевой, и стала умолять сама:

— Девочки, ради бога, не шейте таких пышных сарафанов. У нас все-таки не Большой театр и время военное — надо экономить.

— Театр у нас небольшой, но почти Малый, а там знаешь как с этим строго — все чтоб соответствовало эпохе. И потом, Оля, как ты не понимаешь: «Ars longa, vita brevis» [1] Искусство вечно, жизнь преходяща (лат.) . . Так неужели тебе жалко бинтов?

Гости стали съезжаться задолго до начала концерта. Почти всем полком прибыли «братцы»-бочаровцы, отутюженные, в орденах, в начищенных до зеркального блеска сапогах, все «в одеколонном духе», с бритыми затылками, — словом, только что от парикмахера. Они радостно смущались, пожимали девушкам руки, невнятно произносили свои имена. Девушкам передавались их замешательство и радость, они без причины прыскали и убегали якобы по делам, а на самом деле для того, чтобы вдоволь насмеяться и обсудить с подругой важное явление: «Он так посмотрел и говорит…» В новой форме, в юбках и хромовых сапогах — фронтовой мечте многих — девушки показались летчикам-соседям истинными феями.

— Это уже не женский полк, а женский пол. Тут есть над чем подумать, — говорил признанный остроумец «братского» полка штурман Абуашвили, глядя на пробегающих мимо «сестричек».

— Вот на что способен начтыла и его военторг, — подхватывал кто-то из последователей Абуашвили.

— Творец живой и неживой материи.

— Как хотите, ребята, иду сейчас к Бершанской, повалюсь в ноги, буду проситься в зятья.

— Откажет, Коля, — матчасть плохо знаешь, да и прицельность у тебя не та…

— Просись к ним на кухню, глядишь, блинчиками да компотом завоюешь сердца. Точно говорю — самый верный путь. Полюбят, заласкают.

— Красивое чувство получится! Верное дело, Николай.

И наконец, за десять минут до концерта к штабу полка, короткими гудками попугивая возбужденных общей суетой ребятишек, оседая в рытвинах, подкатила «эмка» командира дивизии, теперь уже генерал-майора Д. Д. Попова.

В маленьком клубе разместились тесно, сидели в проходе на ящиках, стояли у стен. Быстро не стало воздуха, открыли окно, и сразу на подоконник, обиженно переругиваясь, полезли мальчишки, а из-за их голов, встав на цыпочки, потянулись станичные женщины.

За белым занавесом из простыней ощущалось движение, слышался шепот, приглушенный смех, потом что-то упало и из-под занавеса побежал прозрачный ручеек.

— Действие первое: «Наводнение», — громко и невозмутимо сказал кто-то из угла. Рассмеялись, а самые нетерпеливые застучали в ладоши. На сцене забегали, и стало ясно — сейчас начнут. В самом деле, обе части занавеса конвульсивно дернулись и, железно взвизгнув, расползлись рывками.

Ведущую Валю Ступину, одну из самых красивых девушек полка, голубоглазую, с пушистыми волосами, встречают счастливым гулом. Валя встает по стойке «смирно», значительно улыбается, в зале многие машинально улыбаются в ответ.

— Начинаем наш концерт. Первым номером… — замешкалась, — выступит… я.

Смех. Валя не смущается.

— «Давай закурим!» Южного фронта.

Бочаровцы бьют в ладони, будто стреляют из гаубиц.

После первой песни Валю не отпускают, хлопают требовательно, настойчиво. Она кланяется, снова улыбается чарующе — на щеках две ямочки, — поет «Землянку».

Потом долго аплодируют Рае Ароновой, которая исполняет русские народные песни, громко возмущаются ее аккомпаниатором-баянистом, не сумевшим вытянуть высокие ноты. «Тройку, тройку!» — звонко выкрикивают подружки после третьей песни. Попов, улыбаясь, смотрит на раскрасневшихся, взволнованных слушательниц и тоже с первого ряда весело кричит: «Тройку!»