Виктор Московкин - Ремесленники. Дорога в длинный день. Не говори, что любишь: Повести

— Нужен ему свободный день позарез, как же, — продолжал Николай Александрович. — Но не за тем я тебя позвал. Отзыв на тебя требуют из милиции.

Готовый ко всему худшему Головнин спросил с видимым равнодушием:

— Какой им нужен отзыв?

— О том же и я подумал. И позвонил, справился… Лично по мне, так вы правильно сделали: нашкодил — отвечай. Все по русскому обычаю… Сильно вы его избили?

Головнин с ненавистью, с нервной дрожью смотрел на него. «Ну что за люди! Почему у них проявляется злорадное любопытство? Выспрашивают подробности и находят в том утешение. Сильно не сильно — зачем это все ему?»

— Не били мы никого, понимаете, не били!

— Ну это ты говори дяде да в милиции, мне-то зачем? — Николай Александрович кривил губы, смеялся. — По делу, вам собраться да добавить, чтобы не жаловался. Ладно, ладно, — предупреждающе поднял он руку, видя, что Головнин пытается что-то возразить. — Есть у меня связи, все можно сделать, все уладить. Но сам понимаешь, должен же я знать в подробностях, что там у вас вышло. Как же иначе…

— Не били мы! — выкрикнул Головнин. Он был взбешен. «Ненавижу этого человека… Ору глупо, а ненавижу…»

Увидев в глазах Головнина злую неприязнь, Николай Александрович сам взорвался, отбросил лежавший под рукой карандаш, — будто мешал ему, — крикнул:

— И дураки! За это вас теперь бьют! Конокрадов раньше как лупили — не жаловались!

— То конокрадов.

— А он кто? Трактор спер, стального коня, как раньше говорили. Спер из гаража — и по своим делам, дебоширить…

— Нет у них гаража.

— Неважно! Из конюшни или еще откуда… Писать-то характеристику придется. Может, подскажешь, что писать?

— Вы это лучше сможете.

— Злишься, а почему — не знаю. Но ты прав: характеристику придется писать мне.

— Могу я быть свободным?

— Иди. Кто тебя держит.

Головнин вышел из конторки, сел на лавочку — место для курения. Все у него перепуталось. Редко кто говорит прямо в глаза, больше отмалчиваются, боятся осложнений. Вот и они хотели-то малость — показать мужику, что гнусно пакостить, а оказались виновниками. Зачем милиции понадобились характеристики? Разве не проще было написать: такой-то и такой-то вел себя непотребно, просим принять меры по административной или как там еще… другой линии. Это было бы честно. А здесь все неясно, с загадками. Для чего? Почему? Бумага-то идет не лично от майора Попко, не от следователя Колобкова, она идет из учреждения, и она считается официальной. Никак не могут понять, что человек, работающий в учреждении, еще не само учреждение, и если ты заботишься о своем покое, то аморально прикрываться вывеской учреждения… Сложно все это, что происходит…

К нему подошел мастер участка и профорг Игорь Сенькин, присел рядом. Игорь излишне полноватый, с залысинами на крупной голове, с короткими усиками, которые ему идут; вообще, он весь впечатляет. Уверившийся однажды от папы с мамой, в ту очень далекую пору, в своей неотразимости и необыкновенности, он научился разговаривать с равными себе людьми свысока, с ухмылкой. К тому же подражал Николаю Александровичу. Здесь уже другое дело. Жизнь распорядилась смотреть в рот вышестоящим: он долго приглядывался к их повадкам, прислушивался к словам — и перенимал.

— Я и не знал, что ты охотник, — осклабясь, заявил он. — Здорово!

— Что здорово-то? — враждебно спросил Головнин.

— Да так, к примеру… Никогда не думал…

— Ты не юли. Говори, что понадобилось?

— Что мне понадобилось? — Игорь весело оглядывал Головнина.

Если Головнин видел Игоря Сенькина пустым человечишком, умеющим по поводу и без повода выступать на собраниях, то тот, в свою очередь, считал Головнина неудачником, слабаком, а сегодня у него были все основания разговаривать с превосходством. Игорь прямо-таки торжествовал.

— Просто говорю, здорово! Есть смысл быть охотником?

— Ты разве сам-то не охотник? — поинтересовался Сергей.

У Игоря заблестели глаза, добрый тон принял за расположение. Ему ведь тоже хотелось человеческого тепла.

— Да нет, как-то не пришлось…

— Зря. Я, как узнал, что Николай Александрович любит охоту, тут же купил ружье. Но, оказывается, Николай-то Александрович тоже не по своей воле охотится. Петр Григорьевич, главный инженер, вынудил.

— Неужели и Петр Григорьевич охотник?

— Петр Григорьевич — еще ничего бы. Директор Иван Васильевич сам не свой до охоты. Все с него и началось: ну-ка пригласит с собой, а у тебя ружья нету. Неудобно получится…

— Ты смотри, как люди умеют устраиваться. Ну и Головиин! Сколько там надо платить, чтобы в охотниках состоять?

У Игоря была такая серьезная физиономия, что Сергей еле сдерживался, боялся рассмеяться.

— Пустяки. Прогуляешь больше за воскресенье.

— Как раз за воскресенье-то много и не прогуляешь. Законы тут всякие, запреты. Разве что в ресторане… Крепко вы этого, как его, кормильца, избили?

Головнин быстро, пытливо и настороженно посмотрел на него.

— Сенькин, ты когда у Николая Александровича был?

— Такие дела втихую не проходят. Как получили бумагу, созвал нас, надо было определяться… Очень уж он взбеленился. Для него радость, если другому сможет ножку подставить. Так что жди, он еще свое слово скажет. — Игорь блудливо усмехнулся, добавил: — Тем более тебе…

— Сенькин, к чему такой поклеп? Не боишься, что передам? И почему — тем более мне?

— Да так уж, — уклонился Игорь, заставив Сергея помрачнеть еще больше. — А бояться я не боюсь, что передашь.

— Это почему? — Головнина поразила уверенность Игоря.

— Не станешь связываться — раз… Я ведь тебя хорошо знаю. А потом невыгодно: мне придется собрание вести, обсуждать тебя.

— Ах, вы и обсуждать будете!

— Вот голова! — Игорь удивленно уставился на Сергея. — Что же, тебя по волосикам гладить? Как всех, кто в милицию попадает. Разве сам не бывал на таких собраниях?

Головнин сумрачно оглядывал улыбающегося Игоря.

— Я вроде в вытрезвитель не попадал. Вины за мной никакой нет. О чем говорить-то будете? — Но тут же внутренне чертыхнулся, будто оправдывается перед Сенькиным.

— О том и будем говорить: кормильца избили, в милицию попал. Надо же додуматься, а? — Голос Игоря начал звенеть, как с трибуны. — Не знаю, как там те, с которыми был, ты-то должен был сообразить. Каждое лето сколько шлем людей в деревню! Почему? Не хватает потому что механизаторов. И нам во вред… — Игорь, видно, почуял что-то неладное в поведении Головнина — тот сжался, как перед прыжком, — и сразу сбавил тон. — Тебе не повезло, понимаю, хоть бы чуть позднее попал — тринадцатая зарплата на носу… стимуляция, так сказать…

— Уйди, Сенькин, — поморщившись, сказал Головнин. — Уйди лучше и не дергайся, в лоб дам!