Борис Орлов - Судьба — солдатская

Лесной холмистый массив, на котором окопался полк, немцы почти беспрерывно обстреливали из пушек и минометов. Но танки после атаки в первый день, когда четыре из них были подожжены, а два застряли в болоте между озерками, гитлеровцы больше не пускали. Зато они не жалели пехоты, снарядов и мин. Сообразив, что так просто полк им не сокрушить, на третий день они пригнали откуда-то пленных красноармейцев. Тех, которые отказались идти впереди их цепи на зарывшийся в землю полк, расстреляли тут же. Остальных погнали под устрашающие окрики и автоматные очереди.

Полк замер. Замешательства не было. Просто никто не хотел стрелять по своим — все выжидали минуты, чтобы броситься в штыковую, а там… Когда до линии окопов осталось метров сто пятьдесят, среди пленных что-то произошло. Упал на землю сначала один. Упал и пополз по зеленой с редкими кустами лужайке. Потом, будто сговорившись, попадали остальные. Немцы начали было стоя, как шли, стрелять по уползающим красноармейцам, но в это время откуда-то с фланга ударил «максим». Длинная очередь пошла гулять по цепи. Немцы падали. Отстреливаясь, уползали за кочки, за кустарник. Атака их захлебывалась. Но гитлеровцы быстро пришли в себя: заметив, что огневое взаимодействие на левом фланге батальона Похлебкина организовано с соседом без учета местности, и, перегруппировавшись, бросились, пригибаясь, на батальон Похлебкина по еле заметной лощине. Пулемет с фланга второго батальона поразить их тут не мог, а ружейно-автоматный огонь похлебкинцев был очень слаб: боеприпасы кончались и огневые точки располагались здесь очень редко. И гитлеровцам удалось ворваться в наши окопы. Бойцы кинулись в рукопашную схватку. Немцы поливали наших из автоматов. Их было намного больше, и они пробились узким коридором через оборону полка на всю глубину ее, ворвались в обоз. Батальон Похлебкина оказался отрезанным от основных сил полка на маленьком пятачке земли, окаймленном со всех сторон озерками. Людей осталось совсем мало. Патроны кончались. Не было мин и снарядов. Оставалось по гранате-две на отделение.

Это произошло часа в четыре вечера. А в восемь тридцать неожиданно для батальона там, где остались основные силы полка, разразилась горячая ружейно-пулеметная перепалка. И почему-то все сразу поняли, что полк отходит в низину. И действительно, через полчаса стрельба стала медленно удаляться к болотистым лесам, на северо-восток. Стародубов, находившийся в это время с Буровым в окопе у Чеботарева, сказал, вглядываясь в помрачневшее лицо Сутина: «Знамя бы только вынесли». Буров через минуту ответил: «Знамя вынесут. Оно во втором батальоне было. Штаб вот со всеми документами… у гитлеровцев. С обозом захватили. — И проворчал: — Не обоз бы этот, так не прорвали бы… И людей бы столько не потеряли…» Стародубов, пригибаясь, побежал по вырытому ночью неглубокому ходу сообщения на КП батальона. Буров посмотрел на трясущегося Сутина. «Тебе что, страшно? — спросил он его. — Сейчас не время дрожать». Сутин, машинально сжимая цевье автомата, молчал. Политрук вспомнил, как в батальоне, когда полк стоял еще на УРе, расстреляли труса. Захотелось напомнить об этом Сутину, но по цепи передали, что его требует комбат, и Буров, забыв о ходе сообщения, а может, и пренебрегая им, короткими перебежками напрямую бросился к КП.

Похлебкин в окружении оставшихся офицеров батальона сидел на дне окопа. Вытянув раненную осколком ногу, обутую в сапог с разрезанным голенищем, он чертил на песчаном грунте схему. Буров сразу понял: решился на прорыв. Комбата выслушали. Он считал: сосредоточив оставшиеся силы на позициях второго взвода первой роты, необходимо идти немедленно на штурм. Варфоломеев предложил свой план выхода из вражеского кольца. «Сил идти на штурм у нас нет, — сказал он, поглядев на Стародубова. — Мы можем рассчитывать лишь на одно: дождаться темноты и просочиться через вражеские позиции. Поэтому не лучше ли идти ночью, и идти справа вот от этого озерка, по болоту, — Варфоломеев чуть приподнялся и указал рукой в сторону, где надо выходить. — Немцы наверняка тут имеют просто отдельные заградточки… Да и вообще, тут топь… всех не перестреляешь, а при хорошем прикрытии пулеметным огнем тем более». Похлебкин выслушал, но с планом не согласился. «Ждать ночи нельзя. Немцы раньше могут атаковать», — проворчал он. Его поддержал оказавшийся в черте батальона Вавилкин. Остальные, глянув на комбата, впились глазами в схему прорыва, начерченную майором на песке.

Молчали. Понимали — последнее слово за Стародубовым. На чью сторону он станет, так и будет. Слушали, как посвистывают, пролетая над окопом, шальные вражеские пули. Ловили далекую затихающую ружейно-пулеметную стрельбу. «А наши все же отрываются от немцев», — вздохнул Буров. Никто не откликнулся на его слова. Ждали решения Стародубова, и Стародубов, хмурясь, думал. «В батальоне осталось сто восемьдесят человек, — проронил наконец он. — Обороняться почти нечем. Патронов даже нет. — И, обведя всех холодным взглядом, произнес: — У нас один выход — принять план Варфоломеева. Этот план рассчитан на сохранение людского состава, он менее рискован… И к Похлебкину: — Мы должны или выйти сегодня, или сегодня же… погибнуть», — и замолчал. Комбат свирепо смотрел на батальонного комиссара. Ничего не говоря, встал. Ногу прожгла боль. И вдруг, схватившись рукой за шею, начал падать… Из-под ладони хлестала кровь. Его сразу же перевязали. Принесли из КП носилки. Положили на них. Стародубов приказал, Шестунину, который теперь командовал третьим взводом, быть возле комбата, а сам, прихватив Варфоломеева и Бурова, направился в первый взвод, откуда надо было идти на прорыв.

В траншее творилось непонятное. Разгоряченный Закобуня что-то объяснял сержанту Курочкину, показывая длинными руками в сторону немцев, на кустарник перед окопом. Рядом, присев на корточки, возбужденно поглядывал на обоих Чеботарев. Разобравшись, Буров выяснил, что Закобуня пытался застрелить уползающего к гитлеровцам Сутина. «Последний патрон истратил на подлеца, — объяснил он политруку. — На себя берег…» — «Для себя беречь нечего. Это… тоже трусость — беречь для себя. Надо и последний посылать во врага, — ответил политрук. — На нас пускай враг патроны расходует… Уполз, значит…» И пожалел, что не успел поговорить давеча с Сутиным — может быть, и не случилось бы этого.

Стародубов выругался. «Подлец какой», — сказал он о Сутине.

Варфоломеев, спрятав голову за куст, торчавший над бруствером окопа, стал объяснять, показывая на местности, план выхода из кольца. «Голова!» — сказал ему одобрительно Стародубов. — Тебе давно пора не взводом командовать, а повыше…»