Борис Орлов - Судьба — солдатская

Разработав план прорыва в деталях, Стародубов, Буров и Варфоломеев отправились обратно на КП батальона — готовить людей к последней схватке… И вот они стоят перед умирающим комбатом. Стародубов, сурово поглядывая на носилки, приказывает Шестунину собрать сюда командиров рот и взводов — их мало, их почти не осталось. Шестунин убегает. Стародубов уходит на КП.

— Воды… — уже еле слышно шепчут запекшиеся бледные губы Похлебкина, а Буров все думает, уставив на комбата худое, черное от грязи и нервного напряжения лицо: удастся ли батальону вырваться отсюда?

Стародубов, взяв на КП комбата схему обороны батальона, возвращается обратно. Они садятся на дно траншеи и, изредка бросая взгляды на умирающего Похлебкина, уточняют план прорыва. Решают: начинать через тридцать минут, чтобы не дать врагу времени одуматься и понять, что у обороняющихся почти нет боеприпасов и осталась их горстка.

К ним подошли оставшиеся в живых восемь офицеров батальона и Шестунин с Вавилкиным. Стародубов приказал старшине командовать правофланговой группой прикрытия. Тот, коротко сказав: «Есть», требует для выполнения этого приказа хотя бы четыре диска с патронами. Стародубов отдает распоряжение собрать в батальоне патронов на четыре диска. Пулеметчиков разрешает Шестунину выбрать самому… Вавилкин просится в штурмовую группу. Он спокоен, собран. Винтовка, которую он держит в руке, длиннее его тела. Стародубов, оглядев с ног до головы старшего сержанта, отказывает ему. Вавилкин еле гасит обиду.

Комбат умер.

Время идти на прорыв.

Сумерки опустились на землю, изувеченную изнурительным, тяжелым боем. Потянувший ветерок лениво покачивает уцелевшую на березе ветку, и она то открывает, то снова заслоняет от взора Бурова крупную красноватую звезду еще на светлом, не успевшем почернеть небе…

Над окопом, где сидели Чеботарев, Карпов и Закобуня, с шумом пронеслась дикая утка. Плюхнувшись в озерко, она нежно, призывно крякнула и поплыла к берегу, заросшему кувшинками и осокой. Все трое, проводив ее глазами, снова стали смотреть в сторону, куда уходил, отстреливаясь, полк. Роем звенели комары. Лицо Закобуни покрылось пупырышками от их укусов. Чеботарев, глядя, как он остервенело отбивается от комаров, добродушно дает совет:

— А ты не трогай их. Не трогай, и они тебя перестанут кусать. Эта тварь такая. Я ее знаю.

— Ты лучше дай мне пару патронов. У тебя же в диске есть, — стукнув ладонью по лбу, чтобы убить очередную «тварюгу», просил Закобуня.

— Зачем тебе патроны? — вмешался Карпов. — Пулемет… он надежнее.

— Какой же я боец без оружия? — возмутился Закобуня.

— Как какой? — усмехнулся Карпов, не перестававший страдать от раны, полученной еще на УРе. — Вот пойдем в атаку, ты прикладом будешь бить — руки у тебя длинные. Мы же винтовку у тебя тогда не попросим?

К ним подошел Курочкин.

Невеселый разговор смолк. Закобуня, высунувшись из окопа, вспомнил о Сутине и процедил сквозь зубы:

— Как же я промазал?

— В Ферапонта? — спросил Чеботарев и сказал: — Торопиться не надо было.

— Не Ферапонт он теперь для нас, а сука, — нахмурившись, поправил его Курочкин.

В стороне, перед позициями третьего взвода, какой-то смельчак переползал от трупа к трупу гитлеровцев и совал в вещмешок гранаты.

— О це снабженец! Може, наикрашче Шестунина, — бросил Закобуня и сполз на дно окопа — вокруг, взрыхляя землю, свистели пули.

— Заметили, — сказал Карпов.

Чеботарев не слушал их. Привалившись к стенке окопа, он думал, удастся ли им выбраться отсюда. Вспомнил — будто затем, чтобы навсегда проститься, — об отце, о матери, о Вале… Взгляд скользнул за окоп. Остановился на расщепленном стволе старой березы. В первый день, когда полк только занял здесь оборону, он, Чеботарев, выбравшись вечером из окопа, перочинным ножом вырезал на ее комле слова: «Здесь сражались Чеботарев, Карпов и Закобуня — бойцы батальона Похлебкина». Хотел резать дальше: указать полевой номер части. Но в это время к нему подполз Вавилкин, который на днях от должности младшего оперуполномоченного был отстранен и списан в полк на должность командира взвода и временно, пока командовать было некем, выполнял отдельные поручения при штабе полка. Прочитав надпись, Вавилкин положил Чеботареву на плечо руку и сказал: «А из разрезов-то слезы бегут… Плачет береза-то. Терпеливая, а плачет». И действительно, она давала сок. Чеботарев вслух удивился: «Лето, а все… плачет». И смотрел, как Вавилкин уже полз к соседней траншее — она вела к штабу полка, возле которого сидел корреспондент. Перед тем как Вавилкин спустился в траншею — видел Чеботарев, — корреспондент вынул из кармана брюк блокнот и, положив его перед собой, что-то записал…

С пулеметчиком и вторым номером в окоп пришел Шестунин. В руках он держал набитые патронами два диска. Передав диски Карпову, стал приглядываться к местности правее озерка.

Темнело.

Немцы изредка пускали ракеты. Шестунин не обращал на ракеты внимания. Оглядев местность, он приказал пулеметчикам, которых привел, располагаться в стрелковой ячейке Сутина. Только после этого Шестунин заговорил с Чеботаревым.

— Мы тут вроде смертников будем… — усмехнулся он одними углами губ. — Знаешь, у японцев?.. — И стал объяснять задачу, возложенную на них по плану прорыва.

Чеботарев хмурился, слушая. Карпов перепроверял, правильно ли заряжены диски. Пальцы Чеботарева нервно впились в пулемет — не от страха, а от неведения, оттого, что впереди все — как пропасть. Когда Шестунин замолчал, он прошептал так, чтобы слышал один старшина:

— А полк тоже хорош — бросил нас, и хоть бы что.

— Об этом рассуждать будем после, — обрезал Шестунин и вынул из кармана по сухарю каждому. — Погрызите лучше вот.

Закобуня, выклянчивший все-таки у Карпова обойму патронов, повеселел. Примостившись возле Шестунина и Чеботарева, он взял сухарь и проговорил:

— О це старшина гарный. И перед смэртю снабжае людэй! — И стал говорить по-русски: — Раз такое дело, то и меня оставляй с собой. Все-таки здесь мои друзья, — и остановил вопросительный взгляд на Чеботареве.

— Нам долговязые не нужны. Как каланча, будешь только маячить и выдашь нас, — невесело пошутил Чеботарев.

— Что ты так с ним? — улыбнулся опять одними краями губ Шестунин. — Пусть остается, раз хочет. И там будет не сладко, и здесь — выбор-то маленький. — И, заметив, что у Закобуни в руках не самозарядная винтовка СВТ, нахмурился: — А где твое оружие?

— Как где, вот оно, мое оружие — трехлинеечка.

— СВТ где, я спрашиваю?

— Сдал на склад, — поняв старшину по-своему, съязвил Закобуня. И стал объяснять: — Что же мне с ней, погибать?.. Дерьмо она же, не стреляет! Как ни чисти, одно и то же.