Фабиан Гарин - Василий Блюхер. Книга 1

— Знал бы — в Екатеринбурге отказался бы от договора.

— Чем вы недовольны, Иван Степанович?

— Неоправданными потерями. Будь вы главком — что бы вы сделали?

Павлищев настойчиво требовал ясного ответа, и Блюхер понял, что молчанием не отделаться. Надо ответить, но правдиво, чтобы у спорщика не осталось и тени сомнений.

— Я бы открыл огонь из всех пушек, а потом пустил бы полк.

— Вот именно! — воскликнул Павлищев. — О чем толковать? Курица и та поймет. — При этом он стучал себя по лбу указательным пальцем здоровой руки.

На другой день Каширин приказал Калмыкову спешить один эскадрон и пустить его ползком в гору. Белые открыли огонь из пулеметов, Калмыков потерял половину эскадрона. Первый же пленный рассказал, что дутовцы заставили музыкантскую команду вертеть деревянные трещотки, а стрелял всего один пулемет.

На третий день атака снова не принесла успеха. Между тем запас патронов иссякал. Командиры донесли об этом Каширину. «Была не была», — решил Николай Дмитриевич и, перегруппировав силы, приказал Павлищеву начать очередную атаку.

С тяжелым чувством Павлищев выслушал приказ и пожалел, что незаслуженно обидел Бусяцкого. Полк рванулся. Белые дрогнули и побежали в гору. Каширин радостно кинулся на Извоз, но в эту минуту пуля угодила ему в ногу выше колена. Штанина быстро намокла от крови, и главком, теряя сознание, упал. Его подхватили и унесли в укрытие.

— Суворов! — с трудом произнес он. — Пиши мое приказание — Блюхеру принять на себя командование.

Василий Константинович не обрадовался этому известию, зато Павлищев впился в него глазами, с нетерпением ожидая, что предпримет главком. А тот взглянул на гору и, как бы рассуждая сам с собою, сказал:

— Хорошо бы разведать, есть ли противник на самой верхотуре.

— Прикажете послать? — раздраженно спросил Павлищев.

— Только добровольцев.

Павлищев посмотрел на бойцов, а те мнутся.

И вдруг перед Блюхером вырос на коне Симеон Епищев, точно такой же, как перед крылечком, когда искал штаб командующего.

— Дозволь, главком, поехать одному в разведку.

— Тут нужен молодой удалец.

— Не спорь, раз сказал — поеду.

Никто не успел оглянуться, как Епищев погнал галопом коня в гору. Все напряженно смотрели ему вслед. Епищев достиг уже высоты, но в эту минуту затрещала пулеметная очередь. Из груди бойцов вырвался тяжелый вздох: все увидели, как конь и всадник покатились кубарем вниз.

…Через полчаса Блюхер отдал приказ: всем полкам отойти обратно на Белорецк, оставив в арьергарде полк Томина.

Так неудачно закончился поход отряда на Верхне-Уральск.

К ночи жара спала, над Белорецком засияли жемчужные плошки; поднявшись поздно, луна источала молочный свет на горы и сосны, обволакивая их бледной дымкой.

Блюхер в солдатской рубахе с незавязанными тесемками укрылся в тени под деревом. Здесь его штаб.

— Разрешите, товарищ главком!

Блюхер по голосу узнал полковника Бартовского.

— Пожалуйста! — пригласил он. — Не спится?

— Прошу прощения! Павлищев и все офицеры полка просят вас к себе.

Блюхер не догадывался, зачем его приглашают. Он мог приказать всем офицерам явиться к нему, но подумал и решил пойти к ним.

В небольшой комнате, пропитанной духотой и махорочным дымом, сидели офицеры павлищевского полка. При виде главкома все встали.

— Звали меня? — спросил он.

— Приглашали, — пробасил Бартовский.

— Один черт. Говорите, Павлищев!

Иван Степанович, отвернувшись, молчал.

— Не будете говорить — уйду.

Бартовский, — для смелости он успел выпить, его всклокоченные волосы на голове и немного развязный тон выдавали его, — нарушил молчание:

— Сегодня в полночь истекает срок нашего договора. Мы честно прослужили шесть месяцев. Через полчаса мы вольны идти куда угодно.

Блюхер не ожидал такого заявления и в первую минуту смутился. Он давно забыл про договор офицеров с Голощекиным и считал, что никому из офицеров не придет в голову вспоминать о нем. Сейчас они застали его врасплох, и надо было либо вступить в спор, либо признать силу договора.

— Павлищев, — обратился он к командиру полка, — вы уходите или остаетесь?

— Остаюсь, — без раздумья ответил Павлищев, и Блюхер с облегчением передохнул.

— А вы, Бусяцкий?

Все ожидали, что из-за обиды на Павлищева он решительно откажется. По тому, как он поднялся со скамьи и посмотрел на командира полка, никто уже не сомневался в этом, но Бусяцкий тихо произнес:

— Я как все.

— Вы, Бартовский?

— Ухожу.

— Ваше право, — согласился главком. — Вы честно служили, отважно воевали. Бойцы вашего полка — уральские рабочие. Они полюбили вас, Павлищева, Бусяцкого и других. За вами они готовы пойти в огонь и воду. Что будет, когда они узнают о вашем решении? Куда вы пойдете, Бартовский? К Дутову? До Красной Армии уж не так далеко, а вы — в кусты. Стыдно! Завтра я прикажу выдать вам жалованье и двухнедельный паек. Хлеба в обрез — сами знаете. Спасибо за службу! Прощайте!

Блюхер резко повернулся и вышел на улицу. Кошкин, сопровождавший главкома, молчал всю дорогу. Когда они подошли к дереву, под которым порученец расстелил одеяло, Блюхер схватил себя за грудь и тут же лег. Тело его вздрагивало, он тяжело дышал, и Кошкину казалось, что главком плачет.

Неожиданно подошел Павлищев и тихо спросил:

— Спите, Василий Константинович?

Блюхер с трудом поднялся.

— Павлищев? — удивленно спросил он. — Чего вы еще хотите? Тоже уходите?

— Василий Константинович, — виновато ответил Павлищев, — офицеры полка просили передать, что отдают вам договор и остаются в полку.

— А Бартовский?

— Он тоже остается.

Блюхер молча протянул руку Павлищеву и крепко пожал ее.

На рассвете к главкому привели ходока из Богоявленска. Ходок был в разбитых сапогах и запыленном пиджаке, без картуза. Соломенная шевелюра напоминала гнездо аиста. Блюхер внимательно следил за жестами ходока, мысленно взвешивая каждое его слово.

— Тебя, говоришь, Скворцовым зовут? — спросил главком, уводя свой взгляд в сторону.

— Зачем Скворцовым? Я — Гнездиков, командир роты на Богоявленском заводе.

— Приехал-то зачем?

— Для связи.

— Чего же ты хочешь?

Гнездиков с радостью поел бы, но ему не предложили, а забрасывали вопросами, да еще не верили. И решил побаловаться по-рабочему, забыв, что перед ним главком.

— Манной каши, — ответил он полусерьезно.

— А березовой не хочешь? — пригрозил Блюхер и обратился к порученцу: — Кошкин, подай-ка плетку!

Гнездиков не смутился:

— Меня столько били, что еще разок устою. В своем заводе дал бы сдачи, а здесь вроде неудобно.

Блюхер остыл.

— Ты Калмыкова знаешь?

— Кто же не знает Михаила Васильевича? — простодушно ответил Гнездиков. — Сложил он свою голову под станцией Кассельской. И Петьку, его племяша, там же убило. Его мы похоронили у себя, а тела Михаила Васильевича не нашли.