Богдан Сушинский - Флотская богиня

— Как, Гайдук — уже подполковник абвера?! — послышался изумленный голос Кречетова. — В чине повысили, что ли?

— Да, подполковник абвера. Повысили. И позвольте напомнить вам, старший лейтенант, что вы сами напросились на разговор о предстоящей службе рейху.

Как фон Штубер и ожидал, на том конце швырнули трубку, однако его это не огорчило. Положив свою трубку, барон еще с полминуты смотрел на нее с великосветской ухмылкой на устах: главное — посеять в стане врага раздор и смятение. Ему это, несомненно, удалось.

— Полагаю, мы с вами в расчете, господин Гайдук, — произнес он, обращаясь к телефонному аппарату. — Итоги нашей дуэли судья огласит вам в виде приговора военного трибунала.

Поручив свой велосипед знакомому мальчишке из ближайшего к штабу двора, Евдокимка метнулась к кибитке. Санитарке и двоим раненым бойцам, которых та опекала, помощь уже не была нужна.

Сдерживая страх перед мертвыми, Гайдук буквально вырвала лямку санитаркой сумки из конвульсивно зажатой руки женщины и намеревалась тут же поспешить на крики «санитаров сюда, санитаров!», долетавшие из соседнего переулка, но все же на минутку задержалась. Теперь она понимала, что именно имел в виду подполковник Гребенин, спрашивая, обратила ли она внимание на погибших у кибитки. Вид бойцов с развороченным животами и выпавшими наружу внутренностями был не для слабонервных. Конечно, Степная Воительница уже видела двух убитых германских летчиков, однако там, у самолета, все выглядело иначе — сдержанно и по-военному благопристойно. А тут…

В какое-то мгновение Евдокимка вдруг почувствовала, что теряет сознание, однако, вспомнив, что именно сейчас решается ее судьба, нашла в себе силы сдержаться. Возможно, спасло то, что девчушкой она несколько раз оказывалась рядом с отцом-ветеринаром, когда тот дорезал погибающих животных, чтобы сделать их мясо пригодным для употребления в пищу. Впрочем, ей следовало поторопиться…

Возможно, Степная Воительница так и ушла бы от повозки, если бы вдруг не услышала, что под передком ее кто-то стонет. Это был ездовой, мужчина лет пятидесяти. Осколком ему задело бедро, а голову он, очевидно, разбил во время падения на мостовую, сброшенный туда взрывной волной.

Евдокимка как раз завершала перевязку его стянутого жгутом бедра, когда подъехала госпитальная машина и над девушкой склонилась медсестра.

— Эй, эскулапка, ты что, из местной больницы? — поинтересовалась она, принимаясь проспиртованным тампоном протирать окровавленную голову бойца, благо та оказалась почти совершенно лысой.

— Нет, просто из местных. К медицине никакого отношения не имею, однако напросилась к вам в санитарки, вместо этой, убитой.

— Не рановато ли на службу подалась?

— Скрывать не стану: восемнадцати не стукнуло.

— Да тут и скрывать нет никакого смысла, — проворчала медсестра, доставая из сумки пакет с бинтом и принимаясь за перевязку. — Тем более что я вспомнила: тебя наш Буза прогнал, когда ты приходила проситься в лазарет.

— «Буза» — это кто?

— Начальник госпиталя, капитан. Прозвище у него такое.

— Да, капитан в самом деле прогонял. И, помнится, требовал «прекратить мерзопакостную бузу».

— Так ведь он, мерзопакостный, и на сей раз прогнать попытается. Странный человек: все, что не по его воле случается, все — буза. Так что готовься к баррикадным боям, эскулапка.

— На сей раз прогнать не посмеет. Мне сам командир полка разрешил, — кивнула Евдокимка в сторону штаба. — А второй командир, начальник штаба который, поддержал. И поставил на довольствие.

— Если весь чопорный такой, по манерам на царского офицера похожий, то действительно начальник штаба. Гребенин, кажется.

— Он-то и послал меня сюда. Расспросил обо всем, и велел служить. Правда, сумку пришлось подобрать у погибшей. У меня и своя, вон, только пустая.

Вера, как назвалась медсестра, на несколько секунд отвлеклась и заглянула в лицо погибшей коллеги.

— Тоже собиралась отходить вместе с нами…

Потом она критически осмотрела повязку Евдокимки, попробовала жгут и удивленно качнула головой:

— На первый раз неплохо. Очень даже неплохо, эскулапка.

— Я еще подучусь, — Евдокимка не стала поддаваться чарам похвалы. — К ранам и крови тоже постепенно привыкну.

— Если учесть, что крещение бомбежкой ты уже прошла, то привыкнешь, куда денешься? Вот мы с тобой еще под пулями на поле боя поползаем, и считай — всё, настоящие фронтовые эскулапки.

Вместе с мужчинами-санитарами они уложили раненого в кузов машины и, предоставив погибших задержавшейся где-то похоронной команде, поехали на соседнюю улицу, откуда тоже доносились крики о помощи. Тут Евдокимка воздала хвалу случаю, сведшему ее с Верой, поскольку вид тел, представших перед ней рядом с воронкой от бомбы, поверг новообращенную эскулапку в ужас…

Когда этот странный разговор через линию фронта завершился, Вегеров и «бургомистр» какое-то время молча прохаживались по просторному кабинету, стараясь при этом не смотреть друг на друга.

— А ведь Гайдук с минуты на минуту должен появиться здесь, — нарушил этот «марш молчания» старший лейтенант. — И как вести себя с ним?

— После такой «телефонограммы» от германской разведки он вообще-то вряд ли появится. Попытается скрыться.

— О звонке он, допустим, пока что не знает, — мрачно заметил энкавэдист — невысокого роста жилистый мужичок, явно призванный в ряды чекистов из числа рабочих, «для пролетарского усиления». На лунообразном лице его все еще просматривались россыпи юношеских веснушек.

— А если все-таки знает?

— Тогда все очень худо.

— Хотя, с другой стороны, именно он сообщил, что следующей ночью в районе Степногорска должны высадить большой десант, — напомнил председатель горисполкома. — Такие сведения враг давать не станет.

— Осталось только дождаться ночи, чтобы убедиться, что майор не солгал.

— Уверен, не солгал. Такие операции противник сдавать не станет. Какой смысл? Ради прикрытия какого-то завербованного перебежчика?

— Который способен основательно внедриться в органы НКВД, — напомнил старший лейтенант.

— Но ведь они сдали Гайдука. Как воспринимать этот звонок офицера-эсэсовца?

— Не исключаю, что это — заранее спланированный ход. Для подстраховки. Скрыть тот факт, что какое-то время он оставался во вражеском тылу, Гайдуку уже вряд ли удастся. Но коль сами немцы решили сдать его, значит, он свой, не предал и не продался.

— Как ни крути, а получается, что майор знал о предстоящем разговоре этого эсэсовца с нами.

Они опять помолчали. Услышав какой-то шорох за дверью, городской голова оглянулся, но, решив, что это суетится секретарша, проверять свое подозрение не стал.