Виктор Кондратенко - Полюшко-поле

Распахнув остальные автомобильные дверцы, Кролик с укоризной сказал:

— Эх ты, Иванушка, втоптал в грязь всю обедню.

— А где ж ты был?! У фрица в руках не простая хлопушка…

Иван залез в машину и, старательно обыскав убитого, забрал документы и планшетку с картами. Потом он нащупал на сиденье под черным офицерским плащом какую-то тяжелую вещь. Откинул плащ. Вот так штука… Холщовый мешок, и на нем, как на собачьем ошейнике медаль, сургучная печать в ладонь размером… Приподнял находку:

— Ого, чертяка, увесистый…

— Забрать! — приказал Рыжкин.

Иван тряхнул мешок. Позванивает.

— Ребята, ей-бо, монеты немецкие… Золото?!

А заглянуть в мешок некогда. Подана команда отходить. Ну и проклятый спуск! Иван кубарем скатился на дно оврага. Колючие кусты, как собаки, вцепились в его пропыленную шинель. Зато сургучная печать на мешке в целости и сохранности.

Иван давно не помнил такого стремительного броска. Разведчики летели по полю. Только на ветру шуршали и шумели плащ-палатки. На плече у Бугая подпрыгивала тяжелая ноша. Он горел одним желанием: лично доставить таинственный мешок комдиву. Седьмой пот прошиб Ивана, пока он добежал до лесной опушки и с разгона, по-лисьи, нырнул в старый окоп.

Не успел Иван перевести дух, как на гребне дальних бугров клочьями дыма замелькали немецкие мотоциклисты. Они принялись колесить в посадке и простреливать овраг.

«Ага, закружились, бесы, — Бугай поймал в кружок бинокля заглохший над обрывом «мерседес». — Это вам, фрицы, в отместку за нашего матроса».

Пустившись в обратный путь с тяжелым мешком на плече, Иван весь взмок. Кролик пытался помочь, но Бугай отстранял его руки и молча из-под мешка мотал головой.

«Сам взял, сам доставлю комдиву».

Кролик тоже молча прижимал левую руку к груди, а правую выбрасывал вперед. Это означало: «Шут с тобой, пыхти дальше».

В лесном лагере после рапорта капитана Рыжкина Иван положил на пень свою ношу:

— Вот трофей, товарищ комдив!

Но Мажирин не обратил на мешок никакого внимания. Он продолжал всматриваться в развернутые трофейные карты.

— Товарищи, линия фронта! Так вот где она проходит!.. Под Харьковом… Москва стоит! Ленинград не взят! Ростов наш!

На голос из блиндажа выскочил Коновалов:

— Где линия фронта? Где?

— Смотри, вот она, вот…

Коновалов налетел на мешок, споткнулся:

— А это что?

Желая еще больше порадовать командиров, Иван выступил вперед:

— Трофей, товарищ комиссар. В немецкой машине обнаружил. Доставлен в сохранности, даже печать не сломана.

— Давайте посмотрим!

— Звенит… Может быть, монеты какие? Золото? — Бугай проворно сломал печать, острым кинжалом перерезал прочный вощеный шпагат.

Коновалов запустил в мешок руку. Послышался металлический шелест.

— Какая гадость… — Комиссар подбросил на ладони железные кресты. — И надо было тебе, Иван, тащить эту дрянь двадцать километров?.. Утопить.

— Вот это турне… — усмехнулся Кролик.

— Дійсно, що дурне, — бросил кто-то из толпы.

Бугай покраснел от досады и поволок мешок по кочкам.

— Нате вам, проклятые жабы, за свои концерты награды от фюрера. — Он с размаху швырнул тяжелую ношу в болото.

Минуты две спустя у блиндажа комиссара собрались вызванные из всех частей и подразделений политработники. Бугай услышал торжествующий голос Пляшечника.

— Для полной убедительности и всеобщего обозрения…

«Ого, сколько нашего брата-солдата — туча». — Иван зашагал к блиндажу.

Пляшечник повесил на дуплистой вербе прикрепленные к длинной палке трофейные карты. Старшина выбрал большой корявый сук и для пущей важности приколол к нему иглой удостоверение личности немецкого полковника.

— Вот, смотрите, товарищи, с фотографией и печатью…

Слух о захваченных картах с быстротой днепровского ветра облетел остров. Достоверная весть о линии фронта развеяла мучительные сомнения и догадки. Неожиданно прояснилось самое главное, то, что многие дни и ночи мучило неизвестностью сердце каждого воина.

Иван сразу заметил: люди в лесном лагере повеселели и преобразились.

— Москва стоит непоколебимо!

— Ребята, Ростов-то в наших руках!

— И Кавказ наш!

У трофейных карт стихийно возник митинг. Сквозь толпу к Ивану поспешно пробиралась сияющая Нина. Он рванулся навстречу, поймал ее руку. Прислушиваясь к словам комиссара, она шепнула:

— Вот ты какой!

— Какой?

— Всю пропаганду Геббельса пустил под откос…

Комиссар дивизии неожиданно прервал речь. Ивану показалось, что оратор услышал их разговор и, как учитель в классе, уставился глазами на провинившихся. Все стали оглядываться, и это смутило Ивана. Он с досадой подумал о том, что после митинга ему не миновать строгой накачки.

Между тем толпа расступилась, пропустила вперед комиссара. Иван, машинально отступив на полшага, взглянул на дорогу.

«Эге-ге… вот оно что. Не видение ли?»

Пыля по дороге босыми ногами, девочка-синеблузница с пионерским галстуком на шее подгоняла хворостиной двух дымчатых, круторогих, лениво-степенных волов.

— Дяденьки, кто здесь старший начальник?

— Я старший. — Комиссар вышел на дорогу.

— Дед Васыль из Дивичек прислал для пораненных… — Пионерка хворостиной указывала на волов. — Дедушка сказал, что их нельзя отдавать немцам, пусть они нашим красноармейцам достанутся. Дедушка просил передать, чтобы вы крепко били Гитлера и всех его фашистов.

— Как тебя зовут, доченька?

— Маринкой.

— Как же ты, доченька Мариночка, миновала немецкие заставы?

В этот миг то ли показалось Ивану, то ли он и впрямь заметил в глазах комиссара блеснувшую слезу.

— А мы с дедушкой долго пробирались по оврагам. Он рассказал мне, как пройти через старые торфяники. Дедушка вывел меня на бровку, а дальше я пошла сама.

— Спасибо тебе, Мариночка, от всей Красной Армии! — Коновалов обнял девочку. — И деду Васылю передай наше красноармейское спасибо. Скажи, доченька, что все мы низко кланяемся ему как нашему боевому товарищу.

Сотни бойцов во главе с комиссаром проводили пионерку до самого брода. Девочка пробежала по гати и, взбежав на бугор, сняла красный галстук. Маринка взмахнула им. Пионерский галстук, как пламя, взлетел над камышами, потом над лозой и напоследок мелькнул в дубняке.

Такого вкусного борща и гречневой каши с мясом давно не ел Иван. Даже стеснительная Нина и та по-солдатски поскребывала в котелке ложкой. Вот это обед! А когда хлопцы выпили по доброй кружке крепкого чая да задымили на ступеньках у распахнутой двери самокрутками, легче стало на душе и жизнь в окружении показалась не такой беспросветной.

Хорошо в землянке Ивану с Ниной. Тепло. Уютно. В печке постреливают сухие полешки. А за дверью — буря, густой шум леса. С Днепра налетел низовой, прижал к земле грозовые с белыми кольцами тучи. Грузно переваливаются они через верхушки гор и, цепляясь за кроны дубов, наполняют лес холодной мглой. Ночью слышны всплески проливного дождя. Скрипят деревья. Ветер со свистом срывает листву.