Ашот Бегларян - Чужой счет

Игнатюк пасовал перед теми, кто позволял себе прикрикнуть на него или всего лишь грозно посмотреть в его сторону.

— Ты что, блатной или быстро бегаешь?! А ну, давай, веник в зубы и вперед лестницу подметать! — после таких наездов кого-либо из «стариков» (Игнатюк, как минимум, на год был старше их) он как-то скукоживался, гнулся, словно молодое деревце под сильным ветром. Его так и подмывало сказать: «Быстро бегаю», — но он молча, почти с готовностью выполнял приказы своих «продвинутых» сослуживцев, которые пока не знали о его скрытом таланте.

Впрочем, мало кто знал даже имя Игнатюка, а фамилию его произносили так, будто матерились. У него не было друзей, а интересовал он сослуживцев постольку, поскольку был полезен и нужен им в том или ином деле. Общая безликость Игнатюка подчеркивалась следующей деталью: черт его лица невозможно было запомнить с первого раза — казалось, что на нем и вовсе нет лица.

Вторую неделю батальон, где нес службу Игнатюк, находился на полевых занятиях.

Наутро солдату предстоял первый за время его службы марш-бросок. Завтра же ему исполнялось 20 лет, но он почему-то стеснялся говорить об этом кому-либо.

Сразу же после подъема и утреннего туалета батальон выстроился поротно, с оружием и полным комплектом боеприпасов, вещмешками, набитыми солдатской амуницией. Иными словами, помимо своего 50-60 килограммового живого груза «молодому» солдату, изнуренному каждодневными многочасовыми строевыми и тактическими занятиями, физо, недоеданием и недосыпанием, предстояло целых 10 километров таскать на себе дополнительных 15-20 килограммов.

После короткой команды начштаба батальон двинулся. Тяжелому топоту солдатских сапог с едким запахом ваксы аккомпанировали лязг котелков с чашками-ложками внутри, тихий, незлобивый пока мат, без которого в армии практически не обходится ни одно мероприятие. Воздух был морозный, пар валил из ноздрей солдат и офицеров, как из котла, пот зернами катился с их лиц. Уже через километр некоторые из солдат стали выдыхаться. Ротные, взводные и командиры отделений то грубым окриком или тычком, то подбадривая армейскими остротами, подгоняли своих подчиненных. Игнатюк взял у одного из сдающих товарищей вещмешок и пошел дальше, не сбавляя темпа. Вскоре он оказался впереди батальона, рядом с высоким, спортивного сложения замполитом.

Когда переходили вброд небольшую речку, кто-то из старослужащих сзади толкнул Игнатюка. «Эй, урод, вырвись вперед, натопи к нашему приходу печку, поставь чай и ведро с водой, чтобы помыться…» — тихо приказал «дед», просверлив его своим злым взглядом.

Выбравшись на берег, Игнатюк прибавил ходу. Вскоре он далеко оторвался от остальных, став маленькой точкой, а затем и вовсе исчез за горизонтом.

Батальон прибыл в расположение полевого палаточного городка лишь через полчаса.

К тому времени Игнатюк не только успел сделать все, что ему поручили, но и прикорнуть на пару минут у дышащей жаром печки.

Командир батальона объявил перед строем рядовому Игнатюку благодарность за отличный результат на марш-броске. Когда же взводный сообщил, что у солдата сегодня день рождения (об этом он узнал из штатного расписания взвода), комбат поручил замполиту подготовить благодарственное письмо Игнатюку на родину.

После команды «Разойдись!» «дед» поманил Игнатюка:

— Молодец — с заданием справился! Но это еще не все — под вечер мы с Саней рванем в деревню на дискотеку… Короче, постираешь мне форму, высушишь у печки.

Усек?.. Натрешь до блеска сапоги, а подшиву на воротник сделаешь широкую, в два слоя, как и положено «старику»… Все понял?

Игнатюк «понимающе» кивнул.

— А пока можешь поспать часок — никто тебя не тронет… Да, возьмешь в столовой мой паек масла — ведь ты сегодня именинник, — «дед» ухмыльнулся, почти по-дружески хлопнув Игнатюка по спине.

Игнатюк был на седьмом небе от счастья. Двойную порцию масла он бережно намазал толстым слоем на кусок белой буханки, круто посыпав солью. Прежде чем съесть, полюбовался бутербродом — такого богатства он не держал в своих руках с тех пор, как надел военную форму: старослужащие часто отбирали у него и положенный 20 — граммовый кружочек масла, который в армии ценился на вес золота. Откусил небольшой кусок, подержал его некоторое время во рту, словно не решаясь проглотить, затем, разминая губами, медленно всосал его в себя. Смакуя, доел остальное.

Заморив червячка, Игнатюк подумал, что теперь можно отправиться на боковую.

Однако, свернувшись в своем углу нар, он вдруг почувствовал, что внутри зарождается нечто вроде бунта: «Почему все время именно я? Почему я должен пахать как проклятый, когда все отдыхают?..» Игнатюк вырубился и не знал, пять минут или несколько часов спал он, но проснулся от сильного толчка в бок. Он увидел над собой злое, упитанное лицо «деда»:

— Эй, виновник торжества, вставай — кончилась твоя лафа!

— Отстань, с меня довольно! — неожиданно огрызнулся полусонный Игнатюк.

— Не понял! — «дед» застыл с открытым от изумления ртом.

Затем случилось то, что собственно и должно было произойти. С нар спрыгнули «старики» и, скинув Игнатюка на пол, стали лупить его из чисто корпоративных соображений.

Сквозь густой мат до Игнатюка донеслось:

— Ты что, и вправду решил день рождения справлять, салага?

До рассвета Игнатюк зализывал свои раны, тихо плача — то ли от боли и обиды, то ли от гордости за себя и свой поступок.

2004 год

Война была в самом разгаре. Каждый день с фронта приходили вести о погибших и раненых. Особую категорию жертв составляли пленные — тоже непременный атрибут всякой войны. Многие солдаты предпочитали плену смерть, потому что плен ассоциировался с той же смертью, но позорной и мучительной, растянутой во времени. И все же попавшие в плен верили в чудо, продолжая надеяться, что на родине сделают все, чтобы выцарапать их у Смерти.

С карабахской стороны пленными занимался майор Костанян. Тяжелая и крайне сложная работа, которую он выполнял уже третий военный год, укладывалась во внешне нехитрую схему: нужно было на основе официальных и неофициальных данных установить местонахождение пленного, выйти на контакт с лицами, занимающимися аналогичной работой с противоположной стороны, договориться с ними об обмене, обговорить условия последнего… Кто мог догадаться, что после каждого обмена живого человека или трупа у Костаняна на голове прибавлялось седых волос, появлялось какое-то непонятное чувство опустошенности, от которого не сразу приходил в себя?

Костанян родился и вырос в Баку, имел по ту сторону баррикады множество знакомых, а потому искал пленных как по официальным, так и личным каналам. Он выходил на контакты с людьми самого различного склада ума и характера, социального и общественного положения. Звонил, просил, убеждал. Многие обещали помочь и помогали. Любопытно, что несмотря на продолжающуюся войну, поддерживали связь и бывшие пленные, добровольно предлагая свои услуги по поиску без вести пропавших.