В. Яковлева - Ради жизни на земле (сборник)

— Ну отсыпайся за нас на перине. А мы в бой пойдем…

Но «отсыпаться» Кривенко не стал: чуть дело пошло на поправку, он, обманув бдительных сестер, сбежал в часть.

17 января 1945 года советские войска освободили столицу Польши. В Варшаву Кривенко вступил с польским десантом на броне своего танка.

Гитлер неистовствовал: город был разрушен, взорван, на проводах — тысячи повешенных повстанцев.

— Звери, — сжимал кулаки Иван, не утирая невольных слез. — Какие звери!

Теперь он мстил и за этих несчастных.

В Люблине, взяв в плен фашистского солдата, советские танкисты узнали от него, что неподалеку от города есть сахарный завод, на котором томятся 3000 польских пленных под охраной 110 гитлеровцев.

В узких каменных улочках польских городков на советские машины устраивали засады «фаустники». Рискуя остаться совсем без разведки, командир бригады полковник Пискунов, бесстрашно разъезжавший на своем «виллисе», все же отдал приказ взять завод во что бы то ни стало.

— Это наш интернациональный долг — выручить пленных поляков, — сказал он, — спасти их от расправы.

Завод был окружен массивными высокими стенами и казался вымершим. Оставив одну машину в засаде для наблюдения за местностью (танки находились в тылу противника), две «тридцатьчетверки» снарядами проделали «двери» в стене и ворвались через пролом на территорию завода. По советским танкам ударили из орудий, с чердаков били «фаустники» и пулеметчики.

Пленные поляки поняли, что пришли русские, и подняли восстание. С голыми руками они шли на вооруженных до зубов охранников, падали, сраженные пулями, а на их место вставали все новые и новые. Кривенко на бешеной скорости гонялся за фашистами, давил орудия, крошил грузовики, повозки. Иван Сорокин отбросил люк, молниеносно поставил на сошки пулемет и начал бить короткими прицельными очередями по чердакам. Кали Беляев несколько раз выстрелил по чердакам осколочным…

Охрана выбросила белый флаг: сопротивление было бесполезным. Более шестидесяти фашистов было убито, остальные шли к танкам с поднятыми руками. Кривенко вылез на лобовик и очутился в объятиях худого высокого поляка. Тот рыдал от счастья, по его изможденному лицу катились крупные слезы…

— Я есть капитан… капитан, — говорил он, стуча кулаком в грудь. — Я дзенькую, товарищи!

Их окружили освобожденные, и через несколько минут недавние узники качали советских бойцов. Орден, которым польское командование наградило советского танкиста за освобождение Варшавы, напоминает теперь о тех далеких днях.

О том, что было в тот день дальше, говорится в скупых строках наградного листа: «…Умелым действием товарища Кривенко разведывательный взвод дерзко овладел городом и удержал его до подхода главных сил. При этом уничтожил пушек — 10, бронетранспортеров — 8, автомашин с военным грузом — 30 и 800 фашистов».

10 февраля 1945 года находящийся в засаде танк Кривенко был атакован группой танков противника. Экипаж не струсил, принял неравный бой. При этом уничтожил два вражеских танка и до взвода пехоты противника.

Товарищ Кривенко достоин правительственной награды — присвоения звания Героя Советского Союза».

— Как это случилось? — спрашиваю я его. Вы об этом ничего не рассказывали.

— А чего тут рассказывать? — говорит Иван Илларионович, словно отмахиваясь. — Как поляков освободили, один танк пошел их сопровождать в Люблин, а тот, который был у нас в засаде, передал нам по рации, что видит, как в направлении к городу движется немецкая танковая дивизия. Ну я поставил машину тоже в засаду, и когда подошел авангард фашистской колонны, мы ударили. Две передних «пантеры» подбили сразу. Пехоту косили из пулеметов. Так и держали дорогу, пока не подошел наш моторизованный корпус…

Для этого человека героизм — норма. Ничего удивительного и героического не видит Иван Илларионович и в том, что его танк вошел в пригород Берлина — Шпандау первым, когда немцы спокойно разгуливали по улицам, работали магазины, кинотеатры, и никто не подозревал, что в городе русские; и в том, что в ночь перед последним наступлением на Берлин он один блокировал выход вражеских танков из Шпандау и поджег в неравном поединке «пантеру», а ствол могучего «тигра» метким выстрелом согнул в дугу; и в том, что разогнал в городском саду какое-то фашистское подразделение и раздавил там более сорока автомашин.

— В разведке всякое бывает, — спокойно говорит Кривенко и неожиданно добродушно улыбается. — На фрицев мы страху нагнали конечно, это дело ясное. Да ведь и сами поволновались.

Километров пятнадцать гнали по Шпандау, потом какого-то фашистского майора затащили на улице в танк. Он нам сказал, что это уже Берлин. Мы не поверили. А он глаза таращит, одурел с испугу. Тут и мы, признаться, заробели: наши еще к пригородам приближаются, а мы у фашистов в самом логове. И приятно, знаете, и страх малость берет. Командир наш, Масаев, свободно по-немецки разговаривал, это помогло нам сориентироваться…

Иван Илларионович на минуту замолкает, лицо его становится задумчивым.

— Убили его у самого рейхстага, — вздохнул Кривенко. — Высунулся из люка на него посмотреть, а тут «юнкерсы» сзади налетели… Я погнал танк по прямой, потом резко рванул машину влево. Если бы продолжал идти прямо, не сидел бы тут сейчас с вами: на этой прямой три бомбы рядом легли.

Двадцать четыре года прошло. У Кривенко семья, три дочки растут. А сам он преподает в училище механизации— в том самом «Октябрьском», из которого сбегал в 41-м на фронт… В год празднования 20-летия Победы над фашистской Германией Иван Илларионович был на торжественном параде войск в Алма-Ате, стоял рядом с другими прославленными воинами, защитившими Родину в жестоких боях с фашизмом. Он гордится ценным подарком министра Обороны СССР Маршала Малиновского — золотыми часами с дарственной надписью…

— Как будем встречать День Победы, гвардии старший сержант? — шутливо спрашивает его весной директор училища механизации Елин. — Выступишь?

— Наша победа нынче в поле, — отвечает Иван Илларионович. — Сеять ребята будут. А выступить — что ж, оно можно.

Прост он, правдив и скромен, как все мужественные и сильные люди.

В домашнем архиве учителя казахской средней школы села Казгородок Муташа Сулейменова хранится небольшая, изрядно потрепанная тетрадь. Давайте заглянем с разрешения автора в этот фронтовой дневник наводчика, а впоследствии командира расчета 45-миллиметровой пушки, и вспомним вместе с ним, как все было.