Тейн Фрис - Рыжеволосая девушка

Вскоре я совсем поправилась — я очень хотела поправиться. Как я и предвидела, Хюго в эти дни исчезал надолго. Иногда он кое-что рассказывал мне, но чаще возвращался странно молчаливый. Резкие складки вокруг рта выдавали глубоко затаенный гнев. Правда, я все же узнала от него, что в операции должны принять участие от Совета Сопротивления Херрит Ян, Флоор и Тони и еще человек восемь из Заана и Северной Голландии; Гарлем посылал Руланта, Хюго и одного новичка; кроме того, компартия должна была направить десять человек из Амстердама. Они уже позаботились об убежище для тюремного сторожа, который оставит открытыми двери тюрьмы.

Медленно тянулся апрель. Дни стояли долгие, ясные и праздные; вечера казались бесконечными. Днем я помогала Карлин, хотя по-прежнему не могла похвастаться успехами в области хозяйства: картошка, которую я чистила, была скорее похожа на игральные кости, как и в былое время, когда я помогала матушке де Мол. Когда Хюго отсутствовал, дни казались мне еще вдвое длиннее. Мне не удавалось заставить себя читать. Сама того не замечая, я уносилась мыслями в сторону, мне мерещились стены, коридоры, железные двери, бегущие люди. Как будто я вновь переживала все наши операции, но, воспроизведенные моим сознанием, они будили во мне тревожные предчувствия. Карлин посматривала на меня испытующим взглядом и однажды сказала:

— А ты все еще очень плохо выглядишь.

Я что-то уклончиво ответила ей. Вообще-то даже хорошо, что Карлин мне это сказала, она предостерегла меня. Я стала обращать на себя больше внимания, заставляла себя гулять, есть, отдыхать. Мне не хотелось доставлять Хюго лишних забот, к тому же я замечала, как в нем растет нервное напряжение — так напрягается медленно сжимаемый кулак.

К концу апреля настроение Хюго улучшилось, напряжение спало. Он шутил с Яном, играл с маленьким Хейсом. Как раз в это время Би-би-си сообщило, что Англия прекратила перевозку пассажиров за пределы страны и что любой направляемый в Англию дипломатический пакет будет просматриваться цензурой.

Мы навострили уши. Хюго кивнул мне.

— Черт возьми, Ханна, кажется, ты все-таки права насчет англичан… Уж если эти меры предосторожности не предвещают крупной акции, тогда я ничего не понимаю!

Что-то явно готовилось и назревало, этого уже нельзя было не заметить. Не прошло и суток, как последовали другие сообщения, убедившие нас, что во всем мире не найдется теперь человека, который сохранил бы веру в немцев: Испания прекратила поставку вольфрама нацистам, а турки объявили о своем решении больше не продавать Гитлеру хром.

— Крысы покидают тонущий корабль, — многозначительно заметил Ян Ферлиммен; Хюго и я молча взволнованно протянули друг другу руки, как два старых боевых товарища…

В последний день апреля Хюго исчез.

Первого мая я нервничала сильнее, чем обычно. Все спокойствие, весь избыток сил, которые, как мне казалось, я успела накопить, сразу улетучились. Я вышла погулять, но вынуждена была сесть на обочине дороги, почувствовав вдруг, что дальше идти не могу. Вернулась я домой вся в поту; забралась в свою комнатку на чердаке и, как суеверная школьница, гадала на пальцах. Зарядив револьвер, я поклялась, что собственноручно пущу предателю Лагесу пулю в лоб, если только услышу, что налет не удался, а борцы Сопротивления схвачены. Я легла на кровать, дрожа от страха, который вновь овладел мною. Это было невыносимо. Я соскочила с постели, встала перед зеркальцем и произнесла грозную обвинительную речь, холодную, полную презрения: «Эх ты, слабонервная дура, льешь слезы и дрожишь; да разве это ты, гордая, неуязвимая Ханна С.?»

Девушка с красными пятнами на лице и густыми каштановыми кудрями гневно глядела на меня из зеркала.

«Что он подумает о тебе, если внезапно войдет сюда и увидит тебя в таком состоянии?» — сказала мне девушка в зеркале. Слова ее сразу отрезвили меня. Я отошла от зеркала, умылась и снова улеглась на кровать, подложив руки под голову. Теперь я успокоилась, и мне стало стыдно. Стыдно перед Хюго.

Я заметила, что в этот момент я думала лишь о Хюго… Ночь я также провела спокойно, не волновалась, хотя Хюго не вернулся и я легко могла бы поддаться отчаянию, сомнениям, дурным предчувствиям. На следующее утро Ян и Карлин, которые знали только, что Хюго отправился на «дело», избегали моего взгляда. Не было еще случая, чтобы после очередной операции Хюго не вернулся к ночи домой.

И только перед обедом я увидела наконец Хюго; он ехал на велосипеде по двору. У меня потемнело в глазах. Карлин стояла рядом со мной около раковины и полоскала детское белье. Она обхватила меня мокрыми руками и поддержала, иначе я бы упала на пол.

— Черт возьми!.. — пробормотала я. И стиснула зубы — такое меня зло взяло. Я подошла к двери. Хюго как раз ставил к стене велосипед. Я видела его спину, его кожаную куртку, маленькие ноги в спортивных туфлях. Он прекрасно знал, что я стою на пороге, я это чувствовала. И я поняла: он не хочет встретить мой взгляд, прочесть в нем вопрос. Он долго возился с велосипедом — без всякой на то необходимости, наконец обернулся ко мне. Я испугалась. И бросилась к нему. Он был бледен, небрит и как-то осунулся.

— Хюго! — воскликнула я. — Неудача?

Он поднял на меня глаза; взгляд их был мрачен; в нем выражалось отчаяние, оскорбленное чувство собственного достоинства, немой гнев. Никакого сомнения: налет не удался! Хюго стоял передо мной живой и невредимый, но весь воплощение горя, досады. Личная неудача не могла бы привести его в такое смятение. Я понимала его. Мне захотелось хоть чем-нибудь утешить своего товарища, который так глубоко переживал нанесенное нам поражение. Я бросилась к нему и обняла его. Он в безмолвном удивлении уставился на меня, его осунувшееся лицо еще больше побледнело. Я растерялась и тут же упрекнула себя за эту выходку. Хюго разнял мои руки и медленным движением снял их со своих плеч.

— Да… — произнес он с трудом, как будто только сейчас смог дать ответ на мое восклицание. — Неудача. И какая неудача!

Я крепко держала его за руку. Затем потащила его за собой, к нашей старой садовой скамейке под верандой. В окне показалось лицо Карлин; это означало приглашение обедать — как будто это было сейчас самое важное! Я нетерпеливо отмахнулась от нее, Хюго сидел, опустив голову на руки. Я тоже села. Я ждала.

Мы долго молчали. Потом он заговорил. Под тихий, монотонный стук тарелок, ножей и вилок, под смех и крики Хейса я слушала страшный и не всегда связный рассказ Хюго о том, как выполнялось задание группы и совершался налет на тюрьму.

…Вечером 30 апреля борцы Сопротивления собрались в доме на Сарфатистраат, где Херрит Ян и его штабные, согнувшись над планом тюрьмы, давали им инструкции. Кое-кто из товарищей спал, другие сидели и курили, пока на башне не пробило четыре часа утра: конец комендантского часа. Все вышли на улицу, группа за группой. Хюго шел во главе одной из небольших групп; Флоор — в конце отряда; ему было поручено ликвидировать врагов, которые будут схвачены. Наружная дверь тюрьмы была отперта. Тюремный сторож, оказав эту важную услугу, тотчас же скрылся, отправившись на конспиративную квартиру, которую Совет Сопротивления подыскал для него в Амстердаме. Все знали, что внутри здания тюрьмы должно находиться около тридцати эсэсовцев; товарищи беспрепятственно проникли во внутренний двор, а оттуда через вход с каменным крыльцом попали в центр скрещения огромных тюремных коридоров. Во дворе все борцы Сопротивления надели поверх ботинок толстые шерстяные носки — за исключением Хюго, который, как и всегда, был в спортивных туфлях («в них подкрадываешься тише, чем кошка, Ханна!»). До этого момента все шло хорошо. В коридорах не видно было ни души. В одной из камер кто-то глухо и долго кашлял. Нападающие стали надевать маски. Но не успели они с этим покончить, как на пороге одной из серых дверей, открывающихся в коридор, показался тюремный сторож голландец. Увидев нашествие, он остановился и открыл было рот, собираясь что-то крикнуть, но Хюго уже схватил его за шиворот, одной рукой зажал ему рот, а другой ударил револьвером под ложечку. Борцы Сопротивления передавали сторожа, как куклу, из рук в руки, пока он не попал к Флоору, который связал его и заткнул ему рот… По-прежнему стояла тишина, но настороженная, полная неизвестности… Странный полумрак между побеленных стен коридора… Перед дверью, из которой вышел сторож, остановились Херрит Ян и Хюго; они переглянулись, и Херрит Ян распахнул дверь. Комната была слабо освещена горевшей под потолком лампочкой. В голубоватом полумраке вырисовывались фигуры нескольких мужчин; один из них вскочил на ноги. Хюго быстро очутился перед ними и негромко сказал: «Руки вверх! И ни звука!» Все послушно подняли руки. Херрит Ян, махнув рукой, скомандовал: «Выходите!..» Эти тоже благополучно добрались до Флоора и товарищей из Заанского района — попали в надежные руки… И снова тишина, легкий шелест одежды, приглушенное шерстяными носками шарканье ног, направляющихся по коридору к следующей двери… В ее верхней части — стекло, прикрытое тюлевой занавеской. Что там может быть? Херрит Ян несколько секунд всматривается внутрь… Кажется, никого; во всяком случае, ни одного эсэсовца… Тони и Рулант остались безопасности ради на страже у двери, остальные пошли дальше, к соседнему коридору, Херрит Ян остановился, поманил к себе Хюго и одного из своих людей. Из открытой двери падал свет. По-видимому, это была не камера. Подкрались немного ближе. Ни звука, слышны только чьи-то вздохи, словно сопит какое-то животное. Хюго и Херрит Ян одновременно заглядывают в комнату: на обитом кожей диване возле конторки спит эсэсовец.