Богдан Сушинский - Похищение Муссолини

— Разве я в этом сомневаюсь? — вновь оглянулся Род-заевский, озаряя аристократическое лицо благородной салонной бледностью. — Разве посмел бы усомниться в этом, князь Курбатов? Сейчас я веду речь не о знаниях ваших — о ваших убеждениях. О вере.

— Вы правы, — мрачно согласился ротмистр, задумчиво помолчав. — Я почему-то больше заботился о закалке тела, а не духа.

— Искренность ваша похвальна. Отбросьте все лишнее. Вы, Курбатов, именно вы — и есть тот сверхчеловек, к идеалу которого стремимся все мы, арии. Взгляните на себя. Соизмерьте свою силу, свой интеллект, духовные возможности… Вы не имеете права погубить себя рутиной обыденного бытия, князь. Вы созданы для великой и величественной идеи. Приходится сожалеть, что до сих пор прозябаете здесь, на азиатских задворках, вместо того чтобы блистать во дворцах европейских столиц, потрясая Европу своей храбростью. Кажется, я знаю человека, с которым вы обязательно должны подружиться, который поймет и воспримет вас, как никто другой.

— Мне известно его имя?

— Имя, да, известно. Я имею в виду Отто Скорцени. Который в свое время блеснул в Вене, потом немного по-угас. Но сейчас о нем, похоже, опять вспомнили. Теперь он возглавляет диверсионную школу, расположенную недалеко от Берлина, руководит отделом диверсий Главного управления имперской безопасности. Словом, коллега.

— Попытаюсь встретиться с ним, — охотно согласился Курбатов, довольный тем, что фюрер-полковник оставил в покое его персону.

— Простите, что вмешиваюсь в разговор, — неожиданно подал голос доселе молчавший шофер. — Если я не ослышался, вы, господин князь, упомянули имя Гаусгоффера, поклонника Игнация Лойолы, к тому же прекрасно владеющего истинами буд дизма.

— Не ослышались, — сухо подтвердил Курбатов, недовольный тем, что водитель тоже решил продемонстрировать свою осведомленность.

— Хотел бы предупредить: полковник Исимура прекрасно знаком с работами Гаусгоффера.

— Вот за эту подсказку спасибо.

— И даже уверен, что генерал и философ Гаусгоффер показывает всем нам, европейцам, пример того, как следует постигать философию Востока. Путем, которым прошел в формировании своего сознания этот белый, должны пройти все остальные германцы, все арийцы. Кстати, себя, как и остальных японцев, Исимура тоже считает арийцем.

— Гитлера больше всего раздражает именно то обстоя-тельство, что цыгане имеют куда больше оснований величать себя арийцами, чем германцы, — заметил Курбатов:

Водитель на мгновение оглянулся и рассмеялся. Он прекрасно понял, что хотел сказать этим белокурый красавец князь.

— В любом случае будьте готовы к тому, что Исимура вспомнит о Гаусгоффере.

— Или попытайтесь напомнить ему об этом немце, если почувствуете, что ваш разговор не складывается, — добавил Родзаевский. — И не обращайте внимания на то, что у него, — притронулся к плечу водителя, — погоны унтер-офицера. На самом деле он капитан. Один из лучших моих разведчиков. Кстати, порывается идти в рейд вместе с вами.

— Это погибельный рейд, господин капитан, не советую.

— Вы-то согласились.

— Я — диверсант. По самой натуре своей. В этом мое призвание.

Вошел вызванный Скорцени адъютант.

Услышав привычное: «Проводите генерала», он исчез за дверью вслед за Шкуро. Который даже за порогом все пятился, усердно при этом кланяясь.

Когда, проведя генерала к выходу, адъютант вернулся, он застал своего командира посреди кабинета. Скорцени стоял положив правую руку на живот, а левой подперев щеку, и был погружен в какие-то свои раздумья. Родль молча ждал; когда гауптштурмфюрер выйдет из этого состояния и поинтересуется, что ему необходимо. Он никогда не решался заговорить, видя шефа в позе античного «Мыслителя».

— Послушайте, Родль, — наконец проговорил Скорцени.— А выне в курсе, по какому поводу этот генерал?..

— Шкуро…

— Вот именно. По какому поводу он навещал меня?

Родль рассмеялся. Он понимал, что ставит своего шефа в неловкое положение, но ведь было же отчего и рассмеяться. Глядя на него, Скорцени тоже улыбнулся.

— Никак нет, гауптштурмфюрер, не в курсе. Мне показалось, что он успел изложить свою просьбу.

— Кажется, я увлекся. Он вынужден был только слушать. Но ведь приходил он ко мне не в роли слушателя, а в роли просителя.

— Следует полагать… — философски согласился адъютант.

— Ну да бог с ним, с этим русским. У нас нет времени, Родль. У нас есть все, кроме времени, оберштурмфюрер. И не заставляйте напоминать, как мне нужны сведения о Муссолини. Любые сведения о дуче. Встряхивайте наших людей, Родль, встряхивайте!

Однако принимал Курбатова не Исимура, а подполковник Имоти. Рослый, под метр девяносто — что среди офицеров-квантунцев встречалось довольно редко, — крепкого, сибирского телосложения, с почти европейским лицом, в чертах которого едва угадывались восточные штрихи, он вообще мало напоминал японца. А подчеркнуто правильный русский Имоти мог сбить с толку кого угодно.

— По матери я — коренной сибиряк. По отцу — японец, — сразу же раскрыл секрет своего происхождения подполковник, освещая отдельный кабинет в небольшом ресторанчике хищноватой желтозубой улыбкой. — Поэтому, князь, можете считать меня русско-японцем, или японо-русским, как вам удобнее.

— Вообще-то, я больше приемлю просто «русский». Но в данном случае русский меня устраивает в любом обрамлении.

— Хотя ваши корни уходят в Украину и, очевидно, в Татарию.

— Татаро-украинец или украино-татарин, — добродушно согласился князь. — Однако воспринимаю себя славянином. Впрочем, начиналось все не с татар, а с половцев.

Они уселись за низеньким столиком, по-восточному скрестив ноги, и несколько минут выжидающе смотрели друг на друга.

— «Воспринимаю себя славянином», — повторил Имоти. — Полковник Исимура, которого имею честь представлять здесь, учел это. Он терпимо относится к национализму русских, если только этот национализме выдержан в рамках благоразумия.

— В рамках, господин подполковник. Что заставило вызвать меня из казармы? Слушаю вас.

Имоти отметил про себя, сколь независимо держится этот ротмистр. Но тотчас же вспомнил: «Князь!» И чувства раздражения независимость Курбатова у него не вызвала. Он знал, что имеет дело с одним из лучших диверсантов русских. И что через несколько дней этот человек поведет группу «маньчжурских легионеров» в «рейд смертников», как именовали теперь операцию семеновцев в штабе Квантунской армии. Рейд, из которого вряд ли кто-либо сумеет вернуться.

— Только откровенно, князь, вы действительно рассчитываете достичь границ Германии?