Богдан Сушинский - Граница безмолвия

— Почему записано: «шаман»? Там записано «оленевод». Между якутами и тунгусами-эвенками границ нет. Я кочевал с тунгусским колхозом оленеводов вдоль реки Оленёк. Сначала учился в школе-интернате в Туре, в столице нашей Тунгусии-Эвенкии. Хорошо учился. А затем кочевал. Так надо было. Меня отправили на реку Оленёк, которая вытекает из Тунгусии, да…

— По карте помню, что река Оленёк впадает в Оленёкский залив, туда же, куда впадает несколько рукавов Лены.

— Председателем этого колхоза был мой родственник, который знал, что записывать в моей биографии «отец — шаман» нельзя. Меня могли арестовать вместе с отцом. Он сам посоветовал мне идти в армию и отправил в поселок Саскылах, к своему родственнику, тоже начальнику. Там проверять не стали. Обрадовались: солдаты нужны, а с Крайнего Севера посылать некого. Отец тоже обрадовался, он хотел, чтобы я стал офицером. Настоящим воином. Но это я тебе говорю, старшина. Начальнику заставы Загревскому, младшему лейтенанту Ласевичу, Ящуку и другим — не говорю, да…

— Понятно. На этой заставе у каждого своя тайна.

— Язык специально коверкаешь, чтобы не догадывались, что грамотный?

— В Эвенкии и Якутии так говорят все, когда по-русски говорят, однако. Не знаю, кто придумал тунгусам такой русский язык. Когда волнуюсь, тороплюсь — коверкаю, да…

Увлекшись разговором, Ордаш не заметил, как Тунгуса вновь вывел его к тому шаманскому храму, в котором они побывали еще до «встречи» с полковником. Осторожно ступая, словно бы опасаясь нарушить святость этих мест, старшина обошел всю прикрытую выступами скалы молитвенную площадь, заглянул в пещеру, осмотрел сложенные у её входа черепа животных…

— На таком жертвеннике случаются и человеческие черепа? — спросил он.

— Человеческих нет. Только звери. Тотем. Каждый род происходит от какого-то зверя. Духи зверей помогали шаману, да…

— Помню, ты несколько раз подходил ко мне, уговаривая вместе пойти на остров. Охотиться тоже сюда уходил. Теперь я понимаю, почему ты так рвался на Факторию. Мне-то казалось, что тебе приятно бывать в Нордическом Замке, поплескаться в теплом озере.

— Я тоже буду вождем тунгусов, — неожиданно резко заявил Олень-Оркан. Отец готовил меня. Отец так велел. Хотел, чтобы я учился в Ленинграде, а затем вернулся и стал вождем всех тунгусов и шаманом всех шаманов — эвенков, эвенов, якутов, ненцев, чукчей…

— Поэтому ты решил, что не можешь идти на войну, если вдруг она случится. Человек, убивший другого человека, уже не может стать шаманом — правильно рассуждаю?

Оркан удивленно взглянул на старшину и, пробормотав какое-то заклинание, поднялся со своего молитвенного места.

— Как ты догадался, командир?

— А ведь еще несколько минут назад ты спросил бы: «Как твоя догадалась, камандыра?».

— Так и буду говорить, когда вернемся в факторию, а затем на заставу, да… Шаманом я, однако, быть не хочу.

— Почему?

— Я должен стать вождем. Каждое племя, каждый народ должны иметь своего вождя.

— Не спорю, должны.

— Поэтому я хорошо служу, чтобы стать воином-вождем. Поэтому хорошо учу русский язык, да… И хорошо учил немецкий.

— Ты хотел сказать: «ненецкий»?

— Немецкий, старшина. У меня в Туре был хороший учитель, ссыльный немец. Я квартировал у него в доме. Он каждый день занимался со мной после школы. Мой род платил ему за это олениной, унтами, шубами, да… Это был настоящий учитель, его зовут Рихард Зиген. Дома мы говорили с ним по-немецки.

Услышав это признание, старшина даже присвиснул от удивления. Перед ним вдруг предстал совершенно незнакомый ему человек, не имеющий ничего общего с тем Тушусой, с которым он еще недавно отправлялся из заставы на Факторию.

— То есть ты хочешь сказать, ефрейтор, что владеешь немецким языком? — тотчас же спросил он Оркана по-немецки.

— Недостаточно свободно, чтобы считать себя германцем, — ответил тот, причем тоже по-немецки. — Но постараюсь овладеть языком настолько, чтобы меня могли принимать за саксонца, — довольно бегло проговорил Оркан в ответ. — Предки Зигена происходили из Нижней Саксонии, поэтому он признался, что говорит с определенным диалектом.

— Ну ты, ефрейтор, удивил меня!

— Жаль.

— Почему жаль?

— До сих пор я старался никого не удивлять. Служит себе некий «тунгуса», ну и пусть служит.

— Думаешь, что тебе как шаману знание немецкого может пригодиться?

Старшина помнил, что Олень-Оркан не стремится стать шаманом, но специально провоцировал на этот разговор, чтобы побольше узнать о нем как о человеке, о его роде Орканов.

— Как шаману — вряд ли.

— Понимаю: шаман — святой человек. Шаман — великий человек. Зверя шаман убить имеет право, человека — нет.

— Зверя шаман тоже редко убивает. Обычно охотники приносят его долю, да… Однако не в этом дело.

— Думаешь, твоя мечта осуществится и ты все-таки станешь шаманом, как твой отец, дед и прадед? Насколько я знаю, шаманство у нас под запретом как идеологически чуждое занятие. И еще скажу тебе, Оленев. Возможно, тебе повезет: войны не случится, и никого убивать не придется. Однако не хотел бы я оказаться в одном окопе с таким вот… шаманом. А если все же оказался бы… Ты уж, эвенка-тунгуса, извини. Как только понял бы, что отказываешься стрелять в врага на поражение, тут же и пристрелил бы. Самолично. По за-конам военного времени.

На удивление, Оркан воспринял эту его угрозу с абсолютным спокойствием. Мало того, на его тюрко-европеизированном лице вырисовалась презрительная ухмылка. И прошелся он по старшине взглядом, в котором ясно прочитывалось снисходительное пренебрежение азиатского завоевателя.

— Так, на будущее, старшина… Еще раз говорю: я никогда не мечтал стать шаманом. Это отец мой мечтает, чтобы я стал шаманом. Повторяю: я происхожу из рода, который в течение многих веков давал тунгусскому народу не только шаманов, но и вождей. Один из них был полководцем предводителя Сибирского ханства хана Кучума и сам принадлежал к роду Кучума.

— Того самого, войска которого разгромил Ермак?

— Того самого, который со своим войском разгромил отряд наемников Ермака, а самого его убил, — жестко уточнил Оркан. — Хотя согласен: хан Кучум оказался недостойным правителем Сибирского ханства, который не сумел превратить его в великую сибирскую державу.

— Я так понимаю, что историю ты познавал со слов ссыльного германца? — поинтересовался Вадим по-немецки.

— С его слов, да… — по-немецки же подтвердил Оркан. — Но таковой, каковой она была в действительности. И ты никогда не слышал, что я говорю об этом, — перешел Тунгуса на русский. — И никогда не слышал от меня ни слова по-германски.

— Нерушимое слово старшины, Олень-Оркан.