Богдан Сушинский - Граница безмолвия

— В районе Вайгача и Новой Земли — множество всяких островов и бухт, поэтому есть где спрятаться целой эскадре, — согласился с ним капитан-лейтенант, возвращаясь на свой мостик.

Барон отпустил офицеров и, приказав адъютанту извлечь из ранца и откупорить бутылку вина, остался наедине с комендантом базы.

Поскольку оберштурмбаннфюрер увлекся смакованием вина, Кротов решил сам возобновить разговор. Прежде всего он поинтересовался, остается ли актуальной идея создания Великого Тунгусстана.

— Остается. Мы к ней еще вернемся. Причем прорабатывать будем основательно.

— Для нас это важно, — задумчиво посмотрел в окно штабс-капитан.

— Хотите сказать, что удалось напасть на след Великого Ор-кана?

— Вы точно выразились: на след. Наши тунгусы утверждают, что около трех километров севернее базы обнаружили оставленные своими соплеменниками яранги с родовыми тотемами Орканов. Очевидно, где-то неподалеку кочует и сам Великий Оркан, или, как его здесь называют, Барс-Оркан.

— И яранги — это пока что все? — с легким разочарованием спросил оберштурмбаннфюрер.

— Отыскать в этой огромной, размером в три Франции, безлюдной тундре ярангу с родовым тотемом — то же самое, что в Берлине поговорить по телефону со знакомым, который живет в двух кварталах от вашего отеля, — иронично заметил Кротов.

Барон скептически покачал головой, однако возражать не стал.

— Конечно, в тундре встретиться все-таки сложнее. Но я попытаюсь наладить с Орканом связь, чтобы выяснить его намерения, а главное, настроение.

— К этому следует прибегнуть при любом развертывании событий, — неохотно как-то согласился фон Готтенберг.

Штабс-капитан почувствовал, что в эти минуты барон был занят какими-то иными мыслями, но по инерции продолжал:

— Возможно, нам даже удастся завербовать весь его род, расселить неподалеку, у слияния рек, а мужчин хорошо вооружить и обучить. Уверен: найдутся тунгусы, из которых могут получиться неплохие разведчики и агенты влияния. Придет время и коммунисты вдруг обнаружат у себя в тылу некий племенной бантустан, смахивающий на те, что образовываются в Африке или в Полинезии, и под контролем которого находятся тысячи километров территории. Пусть даже малозаселенной.

Кротов явно увлекся этой идеей, однако на самом взлете её изложения вдруг уловил, что барон выслушивает его исключительно из вежливости, как затянувшийся рассказ хозяина дома, никогда не слывшего хорошим рассказчиком.

— Судя по выражению вашего лица, господин барон, я слишком форсирую эту операцию?

— Не скажу, чтобы она вызвала какой-то особый интерес у командования, — вынужден был признать фон Готтенберг. — Правильнее будет сказать, что даже в штабе Гиммлера, офицеры которого больше подвержены влиянию авантюрных веяний, чем в любом ином штабе, к ней заметно остыли. Но стоит ли удивляться, если весь генералитет вермахта, люфтваффе и СС поглощен заботами Восточного фронта? Впрочем, отчаиваться не стоит. Как один из возможных вариантов он все еще остается в стратегическом резерве штаба Гиммлера.

— Только Гиммлера? — не скрыл своего разочарования комендант.

— Когда речь заходит о Гиммлере, никогда не употребляйте слово «только». Как можно чаще пользуйтесь определением «О, наш план поддерживается даже Гиммлером!». И речь идет не о том, что сам я принадлежу к рыцарскому ордену СС, а о том, что после успешной Польской кампании авторитет войск СС, как, впрочем, и личное влияние Гиммлера в рейхе, заметно возрос.

— Учту, господин оберштурмбаннфюрер, — заверил его Кротов, ничуть не смутившись. Однако на сей раз угадывать смысл того задания, ради которого фон Готтенберг оставил насиженное гнездо под названием «Северный призрак», не решился.

Они выпили за победу германского оружия и за арийский дух каждого, кто считает себя истинным арийцем. В родословной самого фон Готтенберга просматривалось немало всяческих, как он однажды выразился, «прибалтийских смесей», поэтому он твердо придерживался той версии, что вскоре, по мере завоевания огромных славянских и прочих территорий, в теории «чистоты арийской наследственности» не столь важен будет этнический элемент арийства, из-за которого можно ставить под сомнение чистоту происхождения почти всего высшего руководства Третьего рейха, включая Гитлера, сколько нравственно-этический.

В этих вопросах, считал он, все решается так же, как и в вопросах веры: как только ты склонился к протестантизму, значит, ты уже протестант, а не благоверный и благопристойный католик.

— Если не ошибаюсь, штабс-капитан, ваша юность каким-то образом была связана не только с Западной Сибирью, но и с Дальним Востоком? — спросил барон, зажевывая вино ломтиками французского «колониального» шоколада — черного, зернистого и с каким-то горьковато-кофейным привкусом.

— Это длинная, а главное, давняя история.

— Здесь у меня найдется достаточно времени, чтобы выслушать ее, — напористо произнес барон, давая понять, что разговор об этом завел не из праздного любопытства.

— Почему вас заинтересовало мое дальневосточное прошлое? Какие-то сомнения у германской контрразведки?

— Никаких сомнений, штабс-капитан. Только уверенность и надежда, — осклабился барон.

Теперь уже Кротов сам подлил себе вина, залпом выпил и задумчиво уставился в тускловатое окошко хижины. Это для барона его рассказ будет всего лишь подробностью биографии подчиненного, а для него самого — это возвращение в юность.

…Он еще был совсем мальчишкой, когда в устье Оби вошел караван судов Карской экспедиции, прибывшей из Архангельска [42] Исторический факт. В сентябре 1919 года в район Салехарда из Архангельска прибыли суда Карской экспедиции, речным караваном которой командовал полковник Д. Котельников. Экспедиция получила задание комитета Северного морского пути, возглавляемого генерал-майором корпуса гидрографов А. Поповым, изучить Обскую и Тазовскую губы (заливы), а также устье Оби. Речь шла об обследовании экспедицией во главе с капитаном первого ранга Борисом Вилькицким фарватера в Обской губе, а также об определении мест, в которых удобно было бы осуществлять перевалку грузов с речных судов на морские и наоборот, то есть, по существу — мест для строительства новых портов. .

Отец его, подполковник артиллерии Кротов, служил тогда в Салехарде. Узнав, что красные войска уже подходят к Тобольску и вот-вот отрежут небольшую северную группу войск от основный войск Временного Сибирского правительства, отец сделал то единственное, что способен был сделать для своего сына, которого тоже видел в будущем офицером, — уговорил начальника речного каравана судов полковника Котельникова взять его сына с собой.