Михаил Федоренко - Туман-Озеро

— Отставить, пусть отдыхают… — сказал начальник заставы, устало отбросив со лба волосы. Он строго требовал, чтобы бойцы каждые сутки спали не менее семи часов без перерыва, сам же отдыхал — четыре-пять, не больше, и то урывками. — Вы лучше со своими хозяйственниками готовьте из жердей кладки-мостки, переплетите прутьями… Будет готово — доложите, — приказал лейтенант.

В сумерках наряд направился к восточному берегу Туман-Озера, чтобы проложить там кладки через топкие выходы из оврагов, только не на поверхности, а скрыто, в тине. К утру все было готово.

Одно дело сделано. Осталось вымануть Косача, но не поджигать же ради этого элеватор, и не ждать пока его подожжет Моцко.

Проезжая с Лысогором мимо железнодорожного полустанка, лейтенант задержался возле старого здания — развалины. Оно стояло на одном пригорке, а за ложбиной, на другой — возвышалась вся в лесах новостройка элеватора.

— Едем в район, — убедившись, что старое здание насквозь прогнившее и вот-вот рухнет, сказал Вьюгов сержанту.

На заставе чувствовалось, что Косачу и Моцко готовится ловушка. А так как душою этого дела был лейтенант, то невольно, может, даже помимо своего желания, он всякий раз привлекал к себе мысли бойцов.

Пограничники нет-нет да и сравнивали его с Сорокиным. И тут-то начали всплывать на поверхность грешки капитана. Прошел слушок, что Сорокин навещал Костувку один не случайно: там у него завелась «паненка».

На фоне сорокинских похождений новый начальник заставы выглядел очень выгодно. И вдруг вера в него, не как в начальника, а как в человека, заколебалась, и с очень неожиданной стороны.

Валю на заставе все любили. Во-первых, потому, что она не строила из себя начальницу, всегда сочувствовала бойцам в их трудной и опасной службе, чем могла помогала им. С нею можно было пошутить и посмеяться.

С приездом нового начальника все изменилось. Со стороны глядя, можно было подумать, что Валя духу его боялась. Стоило ему где появиться, как она при первой возможности исчезала.

Вьюгов же или вовсе не замечал жену Сорокина или относился к ней с каким-то обидным пренебрежением.

Лысогор, как комсорг, даже собирался поговорить с лейтенантом начистоту.

Но Валя неожиданно заболела. И Вьюгов пошел к ней, да еще и поздним. вечером. Лампа горела где-то в глубине комнаты, наверно, возле кровати больной. В окнах, попеременно то в одном, то в другом появлялась и исчезала высокая тень. Это ходил лейтенант. Вот он остановился. Потом, наверно, подошел к кровати больной, потому что его тень потянулась вглубь комнаты и как бы сгорбилась. Свет в окнах сначала замигал, потом упал почти наполовину. Видно, лейтенант или сама больная переставила лампу с табуретки на стол и вкрутила фитиль.

К коровнику, где в потемках сидели на завалинке бойцы, потянулась серебристая дорожка. Над черепичной крышей флигелька, в котором жила Валя, поднялся молодой месяц.

— А ведь кстати он там вырос… Смотрите, как выпрямляет рожки, — злорадно рассмеялся Хвостиков.

— Знаешь, о чем я жалею? — обжигаясь недокурком, вдруг резко поднялся Лысогор.

— О чем, товарищ сержант?

— Что не могу дать тебе по уху, — шутя сказал сержант. — так дать, чтобы рожки с месяца свалились и глупые мысли из тебя выскочили!..

— А вы дайте, — рассмеялся Хвостиков, — рожки поотвалятся или нет, а звание вам придется опять подсчитывать с рядового.

— Сержант Лысогор, ефрейтор Каламбет! — раздался требовательный голос дежурного. — Готовьтесь в наряд! Остальные спать!

Лысогор бросил окурок и с ожесточением стал затаптывать его каблуком.

Ночь. Мрачная заводь Туман-Озера. В прибрежном камыше залег наряд. Ни ветерка, ни шороха. Только слышится неумолкающий звон болотной мошкары.

«Огромный провал, залитый темнотою, — неужели это озеро? — подумал Лысогор. — Ну и ночь: холмы рядом, а не видать их».

И припомнилось сержанту услышанное от старого Соснувца предание об этих холмах.

Одиннадцать братьев были угнаны тевтонами. Пленники отказались служить врагам. Ночью их утопили в Туман-Озере. К утру они вышли из воды и встали на родном берегу цепью холмов.

«Вот они!»— оглянулся Лысогор на песчаные вершины, заблестевшие против луны, точно непокрытые головы великанов.

Лысогору не долго пришлось увлекаться преданиями. Вскоре началось то, что нередко случается в пограничной полосе.

«Спешите на помощь!» — призывал невидимый наряд пачкой зеленых ракет.

«Сигнал принят!» откликнулась застава ракетами красными.

Вдруг невдалеке от того направления, в котором вспыхивали «вопросительные знаки», замигали густые и частые отсветы пожара.

«Горит элеватор?! Вот так дело!..»

Огни ракет и пламя пожара сначала отражались в небе, а от него, словно уходя вглубь, в черной мути озера.

Залегший у берега сержант, если бы он мог посмотреть на себя со стороны, показался бы сам себе маленьким сказочным чародеем, который колдует над огромным казаном, наполненным расплавленной смолой.

«Да, элеватор!» — решил пограничник.

Где-то со стороны левого стыка участка заставы донеслась автоматная трескотня.

«Что же будем делать, братки?» — повернулся Лысогор к Одиннадцати Холмам. Подумав, он пополз к старшему наряда.

— Обстановочка, товарищ лейтенант… Что делать?

Лысогор не торопился с ответом. Он смотрел на озеро, в котором отсветы зеленых ракет отражались несколько по-иному. Если вначале они отдаленно напоминали лилии, уходившие головками вглубь озера почти отвесно, то сейчас эти лилии будто сносило быстрым течением воды.

Ясно: наряд бросает ракеты вдогонку, по пятам нарушителя, а тот изо всех сил спешит к границе, в промежуток между Туман-Озером и тем местом, откуда доносится автоматная трескотня.

— Обстановка изменилась, — прошептал Вьюгов. — Пожар пусть вас не беспокоит. Вы останетесь встречать Косача… Я пойду навстречу Моцко.

Зашуршал камыш; в нем вырос темный силуэт. Это встал начальник заставы.

— Товарищ лейтенант, одному идти нельзя. Еще что-нибудь случится, как с товарищем Сорокиным…

— Учтите, Косач обязательно пойдет, — проговорил Вьюгов. После напряженного молчания сухо добавил — Одному нельзя идти в наряд, а на задержание или преследование— другое дело.

Снова раздался легкий шорох; там, где только что стоял лейтенант, жутко и пусто подрагивала черная сетью косых теней, падавших от камыша. У Лысогора вдруг что-то заныло под ложечкой.

«Неужели этот человек п Валя… как говорит Хвостиков… А, к черту все!»

— Каламбет, Каламбет! — шепотом позвал сержант своего напарника.

— Я здесь! — откликнулся тот.

«Братушки, а вы тоже здесь?»— подмигнул холмам Лысогор.