Иван Новиков - Руины стреляют в упор

— Обломов... Однако быстро ты забываешь...

— Что поделаешь, война отбивает память... С этими выродками поживешь, так и свое имя забудешь...

— Кого ты имеешь в виду? — осторожно спросил Рудзянко.

— Га, ты еще спрашиваешь! А тебе разве не опротивели эти надутые морды, которые унижают тебя на каждом шагу?

— Я никогда не думал, что немцы такие подлюги...

— А я разве иначе думаю? — заверил его Рудзянко. — Да я готов им зубами горло перегрызть. Всю жизнь искалечили, поломали... Сколько горя и слез человеческих... Бандиты, настоящие бандиты... А прикидываются создателями нового порядка...

Пока дошли до Добромысленского переулка, наговорились вволю. А сколько бранных, оскорбительных слов было сказано в адрес фашистов!

Однако своей квартиры Рудзянко все же не хотел показывать новому приятелю. Он подвел курносого к дому, в котором ночевал только раза два или три, и сказал:

— Я тут живу...

— Зайдем?

— Нет, не стоит... у хозяйки сегодня беда: дочка померла. Другим разом как-нибудь соберемся, поговорим. Давай через два дня встретимся на том же месте...

— Обязательно приду.

И они крепко пожали друг другу руки. А на следующий день хозяйка квартиры, о которой говорил Рудзянко, разыскала его и сообщила, что какой-то курносый в черном пальто приводил полицаев СД и все добивался, где Обломов.

«Будь они неладны, — ругался Рудзянко. — Куда ни ткнешься — везде шпики... Разве так можно работать?!»

Под Москвой гремели пушки.

Минчане не слышали этого гула, но видели его результаты — эшелоны с ранеными фашистами непрерывно тянулись на запад. Подпольщики старательно считали их и передавали сведения в партизанские отряды.

Наступление Красной Армии под Москвой окрылило подпольщиков. Руководители Военного совета партизанского движения Рогов, Антохин, Белов совсем забыли о реальной обстановке, в которой приходилось работать. В самом центре Минска они созывали совещания командиров партизанских отрядов, установили дежурство в штабе, ввели письменную документацию — приказы, донесения... И это буквально по соседству с СД. Фашистская служба безопасности ничего бы не стоила, если бы не обратила на это внимания.

Сколько раз Славка говорил Рогову:

— Не слишком ли смело вы играете в войну и в военных? Зачем вся эта помпа, с какой вы проводите совещания командиров партизанских групп? Этак недолго одним махом загубить весь командный состав, который партийная организация подбирала в тяжелых условиях...

— Да что вы все дрожите?! — фанаберисто отвечал Рогов. — Если боитесь, можете отойти в сторону и заниматься себе втихомолку агитацией. Мы взялись воевать, а не играть в конспирацию, военное дело разрешите нам вести...

— Вы ошибаетесь — партийная организация решает все: и агитацию, и материальное обеспечение, и военные дела...

От этих слов Рогов поморщился, будто от оскомины. Хотя он был только майором-интендантом, но держался так, словно был великим военачальником. И вдруг какой-то гражданский начинает учить его.

— Когда вы станете маршалом, тогда будете командовать, — вскипел он. — А теперь все, что касается военных операций, будем разрабатывать мы, в Военном совете...

Рогов пользовался поддержкой некоторой части подпольщиков из числа военных. Им импонировали его показная храбрость, соблюдение военного ритуала, умение выставить себя «настоящим командиром». Даже создание многих партизанских отрядов в Минской зоне они приписывали не партийной организации, а исключительно Рогову и его соратникам — Белову и Антохину.

Обострять отношения со «штабистами» Славка не хотел — это могло ослабить силы подполья. Но и полностью полагаться на них рискованно: при таком поведении очень легко попасть в когти СД. Поэтому он держал Рогова, который был представителем Военного совета в горкоме, в стороне от многих дел.

— Где это «Вестник Родины» и листовки печатаются? — спросил его однажды Рогов.

— Зачем это вам?

— Да так, интересно.

— Есть старое правило конспирации: подпольщик не знает больше, чем он должен знать.

— Опять конспирация... — недовольно проворчал Рогов. — Щит для трусов.

— Можете думать, что хотите, но лишнее знать вредно. Для того же человека и вредно, который будет знать. Попадет в СД, не выдержит — и все расскажет. И чем больше будет выдавать, тем больше будут бить, чтобы еще что-нибудь вытянуть.

— Вы так говорите, будто самому пришлось испытать...

— Не пришлось, но представляю, что ждет меня, если попадусь.

Такие споры между ними происходили довольно часто. Но и Рогов не отваживался идти на раскол с партийной организацией. Как ни переоценивал он свои силы, однако понимал, что без партийной организации он ничего не сделает и партизанские командиры слушают его потому, что считают Военный совет отделом горкома.

Провалы начались с Военного совета. Канцелярская пунктуальность в работе штабистов оказала большую услугу гестаповцам: они захватили списки и другие документы, которые оформлялись в Военном совете по всем бюрократическим правилам.

Члены Военного совета Рогов, Белов, Антохин, схваченные первыми, сразу же начали выдавать друг друга, а затем и других знакомых подпольщиков.

Об арестах Славка узнал в тот же день. Вместе со своей квартирной хозяйкой Аленой Ровинской он перешел на новое местожительство. Едва успели уйти, как на прежнюю их квартиру приехали одетые в штатское полицаи с Роговым. Но им осталось только понюхать горячие следы. Славка и Леля сидели у надежных людей. До них доходили вести о все новых и новых арестах. Схватили Георгия Глухова, Петра Алейчика, Николая Герасимовича, Николая Демиденко, десантников Ефима Горицу и Осипа Ковалевского.

Рогов все доискивался, где лежит раненый партизан, лейтенант Александр Грачев, и кто его лечит. Он слыхал, что какой-то профессор и женщина-врач под носом СД открыли партизанский госпиталь, и теперь хотел выслужиться перед фашистами — выдать советских патриотов.

Не выдержав пыток, Рогов, Белов и Антохин выдавали всех, кого только могли выдать. Застенки СД пополнялись все новыми и новыми жертвами.

Фашистское кольцо сжималось вокруг Славки. О себе он не думал, но каждое известие об арестах боевых друзей ранило его в самое сердце. Как это он недосмотрел, не уничтожил с корнем беспечность, небрежность, как не распознал в фанаберии Рогова, Белова и Антохина обыкновенной позы? Зачем было допускать их к такому великому и святому делу?

А вести приходили все более и более тяжелые. Предатели выдали Степана Зайца, Георгия Семенова, Николая Иванова (Андрея Подопригору)... Что ни фамилия, то, кажется, еще один кусок сердца, вырванный из груди!

Славку многие знали. Ему нельзя было показываться на улице. А товарищей, которые еще не были схвачены СД, необходимо было предупредить о предательстве Рогова и его сообщников.