Александр Бологов - Один день солнца (сборник)

Ольга прибыла утренним поездом, затемно, и чуток посидела на вокзале, чтобы угодить в самый край — лишь бы застать детей до работы. Так оно и получилось. А Михаил — и обрадованный, и вместе с тем удивленный, — впустив мать в тесную прихожую, сразу же и зажурил ее, что ничего не сообщила, не предупредила их.

— Господи, сынок, не в полтиннике дело, — оправдывалась Ольга. — Телеграмму ведь они могли и ночью принесть. А зачем же вам сон сбивать? Мне ведь какую телеграмму ни занесут, все одно сердце сожмет. Распишусь на бланке, где надо, уж рассыльная уйдет, а я все боюсь распечатать. Право слово.

— Да не на вокзале же сидеть? Дом-то в ста шагах! — И Михаил, и Лида, укоризненно улыбаясь, глядели на мать.

— И ничего, и очень хорошо побыла, — успокоила их Ольга. — Посидела чуток, подумала обо всех. — Она вздохнула.

— Ну, ладно, — заторопился Михаил, — мы побежали, а ты тут командуй. Чай поставь, помойся с дороги. Колонку помнишь как зажигать?

Ольга утвердительно кивнула головой и вдохнула воздуху, чтобы сказать про колонку, успокоить сына, но тот торопился.

— Ну-ну-ну, командуй, — сказал он, — отдохни с дороги.

Ольга понимающе улыбнулась и махнула рукой, — чего уж, мол, сама все знаю.

Когда дети ушли, она разделась, скинула обувь и прошла в светлых шерстяных носках на кухню. Там долго сидела на белой гладкой табуретке, смотрела в окно на голые ветки тополя, дотянувшегося до пятого этажа и даже выше.

На одной из веток возился грач. Он уцепился клювом за тонкий побег и, оттопырив крыло, круто поворачивая голову, пытался его надломить. Грач был молод, — у него был темный, не осветлившийся клюв и плотное глянцевое оперенье. Сучок не поддавался. Грач оставил его и переступил лапами, устроился на ветке поудобней. Затем коротко, на всякий случай, огляделся и решительно ухватился за облюбованный отросток. Ольга словно бы услышала, как хрустнула веточка, грач рывком оторвал ее и взмахнул крыльями. Но то ли слишком тяжелой оказалась ноша, то ли неловко подцепила ее птица и на взлете выбила своим крылом, но хворостинка вдруг выпала из клюва, скользнула по пустым веткам вниз, и грач, описав крутую дугу, взмыл над крышей. «Ай, незадача, — огорчилась Ольга. — Ветвь-то еще живая, а он ее выбрал, глупый».

Потом она вымыла грязную посуду — ее оказалось немного, — убралась на кухне. Расставляя чашки в узком вертикальном шкафчике, Ольга отметила большую аккуратность невестки, тихо порадовалась за сына. И опять села у окошка, глядела на близкий соседний дом, — там торопливые хозяйки уже вскрыли вторые рамы и протирали мятыми газетами мигающие стекла.

А на земле уже суетилась детвора. Ольга пододвинулась к окну вплотную, прислонилась коленками к холодной батарее и устремила взгляд вниз, на детей. Она стала «выбирать» себе внука.

Маленький человечек в меховом комбинезоне валко, как под водой на глубине, вышагивал впереди старухи. «Ать, ать… — сердцем проследила Ольга его неровные, вприпрыжку, шаги и тут же решила — Не-ет, больно ходок, не уследишь за эдаким-то, не уследила б Лида…» Она просеивала глазами мелкую ребятню, но никак не могла остановить выбор. «Может, внучку?..»— подумала она и зашарила глазами по двору, навострила ухо — на голос. Но из детского щебета доносившегося к ней неясным отдаленным хором, легко поглощавшим отдельные возгласы, Ольга не могла выделить достойного внимания. «Ну и ладно, — успокоила она себя. — Сами хотят ли?..»

Она оставила окно и — то ли неловко повернула тело, то ли нескладно переступила ногами — вдруг почувствовала тонкий, как волосок, укол в груди… Нет-нет… Ольга беспокойно осмотрелась, совершенно уверенная в том, что причина ее неожиданного испуга находится где-то тут, поблизости, однако не заключена в ней самой, — и не в слабой пояснице или неудачном шаге тут дело. Господи, что же это?.. Ольга замерла и услышала — не ощутила, а именно услышала — удары собственного стареющего сердца и под его аккомпанемент — далекий, безысходно-скорбный плач. Ребеночек… ребеночек… Она навострила ухо и вышла из кухни в комнату и прислушалась. Но дом был весь полон звуков — он был блочный, и невозможно было определить, откуда исходит плач. Ольга вздохнула, неслышно прошлась по большой комнате, потрогала пальцами обои.

Ее опять потянуло к окошку, и она устроилась у широкого балконного проема. Отсюда не было видно двора, но хорошо гляделись — словно на гигантском телеэкране — верхние этажи противостоящего дома. Солнце золотило его ячеистый фасад. Многие окна были растворены, кое-где на балконных перилах выжаривались зимняя одежда, подушки, стеганые одеяла. Женщины упоенно полировали дрожащие рамы.

Михаил и Лида пришли оба сразу, вместе, и неожиданно скоро — еще и день не сошел.

— Черная суббота, кончаем раньше, — весело сказал Михаил матери.

— Дак я потом-то сообразила, — живо откликнулась она, — народ-то весь по квартирам, а вы ушли. А потом ить правда — суббота…

— Она не для всех черная, многие конторы гуляют, — плещась в ванной, голосисто гудел Михаил. — А дома эти льнотреста, у них выходной.

— У Зинаиды как завод план не дает, так тоже субботу занимают. А знаешь, как это ей: вся работа по дому — в выходной. И перестирать, и уборка, с едой на всех управиться… — Ольга говорила громко, чтобы голос пробился сквозь шум воды.

— Это — да. — Вытирая голову большим полотенцем, Михаил вышел из ванной. — Выходной и остается. Как она живет-то?

Ольга глядела, как сын утюжит ворсистой тканью налитые силой плечи, тяжелую грудь. Господи, крупен-то, крупен-то как, в деда Павла. Сам уже голова, хозяин. «Глава семейства», — пискнули было где-то в глубине притертые друг к дружке слова, но так робко пискнули — до рта не докатились, и Ольга, запоздавши, ответила:

— Как живет — ничего живет, сама себе хозяйка теперь…

— Да я не о квартире, — сказал Михаил, отдуваясь, — вообще как живет, чем дышит?

— Ай, сынок, что за жизнь? Принудиловка. Право слово. Двое ребят, разорваться можно. А все же как без них, сынок?

Ольга попыталась не задержать взгляд на невестке, но это ей не удалось, и она, мигая и сдерживая сочащуюся из правого глаза слезу, повернула мысль:

— С другой стороны, Лидушка, хлопот ведь сколько: первый класс нынче трудный, сама учительница говорит Дома, говорит, побольше сидите с Вовкой. А кто с ним будет сидеть? Все работают. А он-то бедовый: ключ на шею — и бесится цельный день на дворе, пока Зинка, Зинаида, не подойдет.

— А отец? — спросил Михаил.

— Дак, сынок, господи… — начала было Ольга опавшим вдруг голосом, но снова сошла с дороги — Или скажет, что не сумел открыть, портфель с книжками сунет за батарею на лестнице и — зыкать.