Александр Бологов - Один день солнца (сборник)

«Миша!»— взгляд Тамары скользнул по матово-белой сумочке, которую Михаил торопливо заслонил руками, и остановился, горящий, на его быстро меняющемся лице: оно вначале вналив попунцовело и словно раздалось вширь, а затем, как проколотое, на глазах же ослабело и поблекло. Все это произошло в считанные секунды, — а может, забывшись, Тамара потеряла и ощущение времени… Она растерянно глядела, как Михаил, подождав, отстранил «ее» белую сумочку, что-то сказал девушке за прилавком и, кивнув ей, Тамаре, что-то пробормотал, улыбнулся и, поклонившись, двинулся к выходу.

«Миша!»— второй раз уже не проговорила это, а прошептала, может, даже произнесла одними губами, потому что увидела в глазах Минакова совсем не то, что готова была увидеть и чем было переполнено все ее существо…

Продавщица равнодушно снимала с полок и ставила перед сгрудившимися у прилавка женщинами разноцветные сумки — коричневые, бежевые, матово-белые. Сухо хлопали входные двери, заглушая доносившиеся из музыкального отдела мелодии прослушиваемых пластинок…

Тамара словно плыла по течению, но люди все же натыкались на нее, подталкивая с разных сторон, и в конце концов она оказалась на улице. И сразу же, не оглядываясь, то и дело сбиваясь на бег, зашагала прочь. А вечером, точно чужие, ноги принесли ее к дому Минаковых. Она была уверена, что Михаила там уже нет…

— Позавчера?! — Ольга пребывала в недоумении едва ли больше того, что потребовалось ей для уяснения смысла этого слова. — Господи! Это… позавчера, в… четверг, значит, было?

Тамара кивнула. Ольга почувствовала, как к лицу побежала горячая волна крови и все лицо отяжелело. Она защемила пальцами угол столешницы.

— В первый-первый раз?

— Да…

— Тамарушка, милая моя детонька… — У Ольги немного отлегло. Сердце ее мягко оплавилось и засаднило в нахлынувшей жалости. Она пододвинулась к девушке вплотную, гладила густые, вольно лежащие волосы и искала верный тон, нужные слова, чтобы связать облегчительную веревочку — поведать Тамаре, в сущности, простые, но тайно хранимые и, как было видно, еще незнакомые ей вещи…

— Простите, что я к вам пришла, — сказала Тамара. — Я даже понять не могу, как это получилось, что я пришла.

— А куда же ты должна идти? Я вот ему напишу, и он ответит…

…За окном было уже темно, ставни были не заперты, и хруст шагов редких прохожих легко проникал в казавшуюся обнаженной комнату, — Ольга и Тамара так и сидели без света.

— Что он ответит? И что вы ему напишете? Что? Подумайте!.. Да и зачем? Не надо ничего писать, ни в коем случае не пишите! Я вас прошу…

— А я думаю…

— Нет-нет-нет! Ни в коем случае. Ради бога. А меня простите. Я больше не приду к вам.

— Что ты, Тамарушка!..

— Да-да, больше не приду…

Месяца через три после этого Тамара куда-то уехала, — Ольга перестала встречать ее в привычных местах. Дом Поздняковых продолжал жить своею тихой жизнью: в какой-то из дней в окнах появились вторые рамы, подход к калитке был всегда расчищен от снега.

Постепенно многое изглаживается из памяти, — поблекла в памяти Ольги и Тамара. Мимо ее дома Ольга проходила теперь спокойно, не оглядываясь, не обрывая ровно бегущих мыслей, не напрягая шагов.

Когда Михаил женился, она съездила к нему — одна от всех родных, познакомилась с Лидой и осталась ею очень довольна. Она видела, что у старшего сына жизнь складывается прочно, основательно, и когда-то сказанная ею же самой фраза: «Мишка знает, что делает»— приобрела со временем для нее какой-то отстраненный, естественно безусловный смысл.

С уходом на пенсию изменились и Ольгины уличные маршруты. Самым привычным стал путь к дочери, в противоположную от резного крыльца Поздняковых сторону. Но бывать в их проулке Ольге все-таки приходилось.

Проходя однажды близ Тамариного дома, Ольга замедлила шаг, что-то заставило ее обернуться, — кажется, детский голос и дробный быстрый топот за высоким забором. Не отдавая себе отчета, она остановилась и ожидающе посмотрела на калитку. Дверка медленно отворилась, и на улицу выскочил маленький человечек. Он чуть было не наскочил на Ольгу, — ей пришлось даже выставить вперед руки, чтобы не дать ему упасть.

— Деточка, ты чей? — спросила она с какою-то непонятной тревогой, невесть отчего охватившей вдруг ее.

— Я здесь теперь живу, — ответил мальчик.

— А мама твоя кто?

— Вадик! — послышалось со двора, и тут же в проеме калитки показалась смуглолицая пожилая женщина.

— Что такое? — спросила она сухо, увидев остановившуюся у крыльца Ольгу.

— Нет, нет, ничего, — поспешно ответила та, — я просто спросила у него… — Она замялась.

— Что спросили?

Ольга повторила вопрос. Женщина пристально поглядела на нее и сказала:

— А зачем вам это?

— Я ваша соседка, — Ольга показала рукой, — вон, за углом живу, просто поинтересовалась… Тут ведь Тамара жила, мы с нею хорошие знакомые…

— Это мой внук, — сказала женщина, не таясь, рассматривая Ольгу.

Идти им оказалось по пути, и они продолжали разговор на ходу.

Вечером Ольга едва дождалась дочь с работы. Она ничего не могла делать — все валилось из рук, толкалась из угла в угол новой Зинаидиной квартиры и не отрывала от опухших глаз мокрого платка.

Она рассказала дочери все. О том, как несколько лет назад к ней приходила Тамара, как потом она уехала и долгое время жила в другом месте, и вот сегодня днем она, Ольга, неожиданно встретилась с ее сыном и теткой, которая теперь его воспитывает, величая себя бабкою.

Тамара последние годы прожила в Севастополе, а уехала туда, оказывается, из-за своих слабых легких. Ее родители, образованные люди, жили вместе с нею в Ленинграде, там и умерли в блокаду, а Тамару после освобождения взяла к себе материна сестра. Там, в Ленинграде, Тамара; видно, и испортила себе легкие — так сказала Ольге тетка.

В Севастополе у Тамары родился сын, а этой осенью наступило обострение болезни. Тамару возили в Киев к известным профессорам, но помочь ей уже было нельзя…

— А муж-то у нее был? — спросила Зинка.

— Тетка ничего не говорит, но внука называет сиротой… Как тут понять? Не полезешь с расспросами…

— Может, как у Анюты? — сказала, качая головой Зинка. — Решилась одна растить?

— Может, и как у Анюты, — согласилась Ольга, хотя совершенно не представляла себе ту Тамару, что пришла к ней в слезах после неожиданного сыновнего отъезда в институт, на месте Вариной дочки… — Кто знает…

Потом подошел Толик — трезвый, а потому веселый и обходительный. И ему женщины рассказали о Тамаре. Толику пришла в голову мысль предложить Михаилу взять мальчика к себе.

— Дак, чудак, кто же его отдаст? — Ольга замотала головой. — Его бабка и знать не знает о нашем Мишке и что там у них с Тамарой было.