Александр Бологов - Один день солнца (сборник)

Первая птица подала голос хрипло и прерывисто, словно испугалась или необычайно удивилась, проклюнув ледок тишины и покоя. Это был осторожный шаг вперед, в новый день, в продолжение жизни, и не успела птица вдохнуть поглубже и крикнуть поуверенней и почетче, как уже откликнулся другой голос — торопливый и неровный, но уже более звонкий и ясный.

Пока ранние острые лучи солнца коснулись верхушечных веток тополя, радостный птичий гомон половодьем залил округу. Птицы возносили благодарные песни свету и бытию, пестрые звуки, как разноцветные лоскутки, вплетались в красочную ткань хора. Стоило, кажется, откинуть плотную занавеску — и в комнату хлынет это многоцветье.

Ольга осторожно отодвинула штору и зажмурилась: «Господи, благодать-то какая!..»

День начинался ясным и теплым, и ясно и тепло становилось на душе.

— Доброе утро, мам! — Михаил, несмотря на поздний час, вышел заспанным, вроде бы недобравшим сна. Он зевнул, направился к большому приемнику на ножках и надавил какую-то кнопку. Через секунду-другую комната наполнилась мягкой музыкой.

— «Маяк» всегда наготове, — сказал Михаил.

— Доброе утро, сынок, — отозвалась Ольга. — Оно, и правда, смотри какое, во…

Михаил повернулся к окну, поглядел вверх:

— Да-а, небесная канцелярия знает, что делает. Давай-ка откроем форточку…

Потом он стал приседать. Растопырив руки, поворачивал то в одну, то в другую сторону тело, но в поясе оно гнулось туго, больше скручивались ноги. Сын был в трусах, Ольга видела его всего.

Ей снова пришел на память дед Павел, хорошо его помнила, — крутого нрава, малословный человек, разве чем и поваживавший внуков — так это прутом. В восемьдесят лет сил не потерял и ловкость во многом сохранил — без лестницы на вишни с решетом лазил обирать.

В него Мишка, в него. Дед с годами стал посуше, но кряжем, как был, остался.

— Как спалось? — спросил Михаил, когда они уже сели за стол, и он, в рубахе из махровой полотенечной материи, с мокрыми причесанными волосами, откупоривал четвертинку водки, чтобы долить графин.

— Да как спалось — хорошо, сынок.

Ольге было как-то неловко, что она сидит сложа руки, а невестка возится с едой одна. Но та так и не позволила ей встать с места, и Ольге это даже понравилось — Лида была хозяйкой.

Михаил вынул пробку, поглядел сквозь графин на свет:

— Как слеза…

Он наполнил стопочки и добавил:

— Водочка, если в меру, только на пользу. Доказано и проверено. А сегодня тем более праздник.

Ольга, приняв это на свой счет, запротестовала:

— Да ну, сынок, что за праздник!..

— Как что за праздник? — Михаил поднял брови. — Выходной!

— Ах, выходной, да… — Ольге стало неловко. — Но а рано-то как, самое утро?

— Это ничего, на весь день зарядка.

В тесной кухоньке, плотно заставленной белыми вещами, было не развернуться. Лида, вроде и с места не сходя, обращалась то к столу, то к плите, проносила над головами шкварчащую сковородку, разливала чай.

— Ешьте, мама. Это, правда, не очень, на скорую руку, но мы тут еще постряпаем…

— Ай, Лидушка, что не едят, того не варят. Спасибо, милая. А чай — это я люблю. Сама на старости лет научилась заваривать. Знаешь, сынок, Толик научил. Ага. Все как-то не различала вкуса: подкрашен кипяток — и ладно.

— Велика наука! Не жалей заварки — и все.

Михаилу показалось, что мать с умыслом вспомнила зятя, и вспомнила добром. А давно ли на чистую воду выводила? Пойми ее, елки-палки…

— Это-то верно, — согласилась Ольга, — а все-таки и уметь надо.

Хоть и недолгий, сон все-таки освежил Ольгу. Даже серое платье ее, в мелкий сиреневый цветочек, тоже вроде бы посвежело, отвисевшись за ночь на краешке стола. До сих пор лицо ее не потеряло ровности цвета, чистоты и матовости. Даже морщин, как и всегда при здоровой коже, было немного, и только губы как бы утопились слегка, хотя и целы были передние зубы, — видно, уж потому, что погрузнела вся и лицо покрупнело и порыхлело.

Ольга туго заплела косицу, накрутила жгуток на палец и пришпилила на затылке — оттого и лицо как-то выпятилось, раньше Михаил этого не замечал.

«Да ведь и старая уже. Нам бы, в такое-то время, дожить до ее лет…»— подумал он и сказал:

— У тебя симпатичное платье, — Лид, а?

— Правда, — сказала Лида. Она словно удивилась, дотрагиваясь осторожно до плеча свекрови. — Сами шили?

— Ну что ты, Лидушка, у меня и машинки-то нету. До войны была. И у Зинаиды тоже нет — ей и не до этого. Да и готовое покупать лучше, за один пошив платишь бог знает сколько. Нет, правда, прикинь…

Ольга ладошкой вытерла губы, потом достала из рукава пестрый носовичок и еще раз обмахнула рот и добавила:

— Да думала на обыденку — так, изношу по дому, а потом и самой понравилось: поехать куда, еще куда надеть. Толик подарил…

Вот тебе раз!.. Как же так Толик? Ведь она сама купила себе обнову, с пенсии, а Толик с Зинкой только и делали, что присутствовали при этом — все вместе зашли в универмаг. Толик, правда, сказал смехом, что это, мол, они дарят ей платье, но сути-то это не меняет. Ольга и сама не могла понять, отчего сказала про Толика, отчего вчера зла на него не хватало, а сегодня он то и дело с добрым словом соскакивает с языка…

— Симпатичное, — повторил Михаил, протягивая жене опорожненную чашку. — Лид, еще одну.

— Ай, сынок, дело стариковское — не ваше: всяко сойдет. Мне уже не вверх лететь.

Твердой рукой Ольга развела морщинки у платья на коленях, стряхнула невидимые крошки. Никто бы не уловил сокрушения в ее голосе, — давно ушла та пора, когда она долгое время чувствовала себя уже не молодой, но еще и не старой. Эта пора, не в пример отсеченной замужеством молодости, была одноцветной и долгой — точно полжизни захватила. Вся — в суете, в заботах, во всегдашнем напряжении. Вспомнишь ли день, когда не думала о грядущем, или ночь со спокойным сном? Что же спасало в эти безысходные часы, откуда силы брались? Значит, где-то была готова к крутым подъемам, по крови восприняла крестьянскую крепость, приноровилась? Или все-таки — молодость?

И так и жила много лет, а однажды посмотрела вдумчиво на себя в зеркало — и уныло удивилась: где ж это все, что было? Ссыпалось, как листва с дерева…

В тот день и угомонилась внутренне: иная жизнь подошла — приемли. Да и что зеркало, оно ли открыло глаза? Осветило миг — да и только. Душа износилась. Да и болезни всякие столько лет точили нутро… Если б на каждую хворь откликалась, как нынешние, — не один бы год лежачим набрала. Так иногда вступит в сердце — думаешь, не разожмет; или крестец заломит, закостенит — не согнуться, не разогнуться…

— Сейчас одежа у всех нарядная, Лидушка, слепой не видит. Все забогатели. Вон как в городе по выходным идут… Около кино пройдешь — как на ярмарке, особенно молодые, да если парой.