Алим Кешоков - Долина белых ягнят

Справа от «молнии» поместилась размытая фотография. На ней едва можно было узнать Альбияна. Рядом письмо, написанное, видимо, его рукой, и еще одна газетная заметка: рассказ о смелости, которую проявил минометчик Казаноков в боях за правый берег Дона.

Гость не успел прочитать заметку.

— Садись, дорогой, на кровать. Будет удобней! — прервала его Хабиба. Кошроков не сопротивлялся: он знал — по обычаю ему положено сидеть на кровати. Это считается почетным.

— Последний раз я видел Альбияна на Сиваше. — Доти Матович никак не мог усесться толком — больная нога мешала все время. Наконец, он подсунул под нее подушку. — Знаете, есть такое море…

— Альбиян на море? — ужаснулась Хабиба. Глаза ее расширились от страха. Хабиба была уверена, что море — страшная, безжалостная стихия, уносящая в свои пучины всех, кто к ней приблизится. Каждый раз, когда при ней заговаривали о море, ей вспоминались рассказы прабабушки о мухаджирах — черкесах, в середине прошлого столетия месяцами ожидавших погрузки на корабль. Покинув родные места, люди аулами, целыми княжествами уходили в мусульманские пределы, лагерями становились на берегу моря и гибли там от голода и болезней. Долгожданный корабль не мог взять всех — он был рассчитан не более чем на сотню человек. Те же, кому удавалось подняться на борт, испытывали в пути неимоверные мучения. Иные, не выдержав страданий, бросались в пучину. Бухту, куда заходили корабли, позже назвали Це Мез — «вшивый лес». Мухаджиры спасались там от знойного солнца, но зная, что лес кишит тифозными вшами, и погибали, не догадываясь о причине.

— Мы с Альбияном, — продолжал Кошроков, не подозревая, какого страху он нагнал на Хабибу, — перешли море, можно сказать пешком по дну. Да, да. Без шуток. По дну.

Кураца и Апчара переглянулись, недоверчиво улыбаясь, но из деликатности не решились спорить с гостем. Можно ли представить себе человека, идущего по морю пешком?! Попробуй перейти Чопрак по дну — и то унесет, не успеешь оглянуться.

Гость понимал, что ему не верят, но не умолк:

— Было это не в жаркий день, когда хочется искупаться. Стоял конец октября, день выдался пасмурный, холодный… Впрочем, отдадим сначала дань кулинарному искусству достопочтенной Хабибы. Доскажу чуть позже.

Тем временем Нарчо вошел в дом и робко остановился у порога. Военные рассказы комиссара он готов был слушать ночи напролет. Его тотчас потащили к столу, хотя мальчик долго упирался. Не привык он сидеть за столом со взрослыми, но желание послушать взяло верх.

— Угощайся, доставь нам радость. Твоими словами мы будем жить долго. Всем расскажем, ничего не забудем. — Кураца протянула гостю блюдо. — Да прибавит тебе бог год жизни за каждую пролитую на фронте каплю крови.

— По фронтовому обычаю. — Апчара взяла бутылку, налила комиссару почти полстакана водки, плеснув себе и остальным по глотку. Теперь она ждала тоста матери. Хабибе, старшей в доме, по обычаю предоставлялось первое слово. Мать не заставила себя упрашивать, взяла в руку маленькую стопочку — из нее пил когда-то незабвенный Темиркан, и Хабиба ничего другого не признавала.

— Именем милостивого и милосердного… — начала Хабиба, вспомнив слова молитвы. — Да простит мне аллах, что слова свои я обращаю к нему со стопкой в руке. Возвышенных тостов я не знаю — скажу, как умею. Наша земля оказалась богатой достойными сыновьями. Такую землю и солнцу радостно освещать. Не все братья — от родной матери. Есть другое братство, оно родилось в горниле войны. Оно привело сюда нашего доброго гостя. Мы столько слышали о нем, столько раз мечтали взглянуть в его лицо. Сегодня сбылась эта мечта. За гостя нашего! За большого сына моего, старшего брата Альбияна! Да будет он всегда на виду у аллаха!..

Хабиба могла бы говорить и говорить, но дочь шепнула ей на ухо: «Все остывает». Хабиба закинув голову, осушила свою рюмку, поморщилась, вытерла губы тыльной стороной ладони. У нее был железный закон: она пила только первую стопку, потом — наливай не наливай — не прикоснется.

Зазвенели стаканы.

— Как же вы море перешли пешком? — Хозяйке не терпелось узнать подробности. Пешком через море! Такого никто не рассказывал, тем более не видел. — Предки Волгу переходили верхами. Но у них был испытанный способ. Надует всадник пару бурдюков, свяжет их ремнем да привяжет к подпругам с обеих сторон. В третий бурдюк прятали порох, пули, самопал, чтобы уберечь их от воды.

— У нас вообще-то есть свои бурдюки — резиновые лодки, — улыбнулся Доти. — Вернее, не у нас — у саперов. Но в тот день саперы не поспели к нужному моменту. А на войне ведь как? Опередил врага — его мать заплачет, замешкался — он первым нанесет удар, тогда у твоей матери польются слезы из глаз. Мы не стали ждать саперов. Солдатам, воевавшим против немецких фашистов, — говорил Кошроков, — предстояло повторить подвиг красноармейцев, освободивших Крым в годы гражданской войны. Войска Фрунзе в 1920 году вышли к Сивашу на неделю позже — к седьмому ноября.

Бойцов, когда-то форсировавших Гнилое море, вел проводник — местный житель Иван Оленчук. В тумане бойцы легко могли заблудиться. Жив ли сейчас знаменитый проводник, никто не знал, но о нем вспомнил немолодой офицер из штаба армии, некогда служивший под началом Фрунзе. Опережая отступающие в панике гитлеровские войска, наши части приблизились к Сивашу. Послали воздушных разведчиков.

Едва самолет У-2 приземлился возле хутора, к нему, увидев красные звезды на крыльях, бросились женщины, дети, старики, восторженно размахивая платками и шапками. Обрадованные жители рассказали все, что знали о противнике. Их нисколько не удивило, что летчиков больше всего интересует направление ветра на Гнилом море, ибо, не выяснив это, соваться в Сиваш было опасно.

Прибрежное село Строганово как бы накрыло плотным, тяжелым туманом. Село совсем недавно находилось в глубоком тылу, в стороне от больших дорог. Теперь оно ожило, улицы наполнились советскими солдатами. Попрятавшиеся во время налета авиации люди выходили из укрытий, зазывали бойцов в нетопленные хаты. Под крышей все же лучше, чем на улице, под мокрым снегом. Нашелся и Оленчук. Пришел в стоптанных кирзовых сапогах, шапке-ушанке. Было ясно и без слов, для чего он понадобился. Борода едва тронута сединой, густые брови, пышные запорожские усы, — слово «старик» никак к нему не подходило.

Командир дивизии разъяснил задачу разведчикам и Оленчуку. Я двинулся по подразделениям. Подготовка к операции шла вовсю. Минометчики разбирали минометы на три части, пулеметчики делали то же самое: по частям нести оружие втроем-вчетвером, конечно же, легче. Бойцам раздавали мины, снаряды, диски с патронами. Каждый должен был тащить что-нибудь сверх своего снаряжения.