Алим Кешоков - Долина белых ягнят

— Так бы и сказал.

— Я так и сказал бы, да ты не даешь. У меня для тебя хорошие новости: нам выделены большие средства для оказания помощи тем, кто пострадал при оккупантах. Понятно? Тебе мы обязаны помочь прежде всего.

Кантаса усомнилась: «Больно сладко поет. Неспроста это». И спросила напрямик:

— Давно это вы продрали глаза? Вы слепыми щенятами были и вдруг прозрели?

Чоров лукавил:

— Ты же активистка со стажем, а говоришь несуразные вещи. Кто слепым щенком был?

— Те, кто хотел забрать у меня корову. Ну да ладно. Теперь вижу — поняли люди. Дошли слова мольбы. Да еще говоришь — деньги отписали? За это отблагодарю не словами, а честным трудом. За заботу, за уважение готова на любые жертвы.

Чоров обрадованно подхватил:

— Именно на любые жертвы. Нам ссориться нечего. Общее дело делаем. — Он воодушевился. — Жертва — отличное слово. Жертва во имя победы. Эти слова начертать бы над входом в правление колхоза! Если речь идет о победе, что такое одна корова? — Заметив, как Кантаса сверкнула глазами, Чоров поспешно отступил: — Мы тебе отписали солидную сумму. Можешь хоть завтра получить ее в исполкоме. Даже сегодня.

— За деньги спасибо, — сдержанно поблагодарила Кантаса. Чоров снова навел ее на подозрения. — Я в долгу не останусь. У меня есть руки, ноги, слава богу, и голова цела — отработаю. — Кантаса на секунду замолкла, ожидая, что скажет Чоров. Тот молчал. — А корову мою раз и навсегда оставь в покое. Окрепнем, встанем с Нарчо на ноги, я сама пригоню ее на ферму, отдам даром. Но только дайте срок.

Чорову изменила выдержка.

— Тогда и колхозу она не будет нужна! — зло выпалил он.

Кантаса наконец окончательно поняла, что Чоров пытается обойти ее любым способом.

— Какую же сумму вы мне определили? — От возмущения она даже повеселела.

— Это от тебя зависит. — Лицо Чорова озарилось слабой надеждой. Вроде клюнула вдова.

— Как от меня? Сколько захочу, что ли?

— Пожалуй, так. — Чоров затянул на талии широкий армейский пояс — Отдашь корову — одна сумма, не отдашь — другая…

К сказанному Нарчо мог бы добавить, что во время этой беседы он, отведя Цурку в угол, старался разозлить собаку и натравить ее на «благодетеля». Было бы здорово, если бы Цурка прокусила Чорову сапоги или порвала штаны. Но Цурка, как назло, была настроена миролюбиво.

— Отнять у меня сейчас корову — все равно, что грудного младенца лишить молока. Нас двое. Мы голодны. Не надо мне денег, оставьте меня в покое. Вот мое последнее слово.

— Может, все-таки передумаешь?

— Не передумаю.

— А жертва? Красивое словечко?

— О жертвах моих не тебе говорить…

— Тогда пеняй на себя. — Чоров встал, с ненавистью глядя на Кантасу. — Ни по какому делу ко мне не обращайся. Для тебя отныне исполком не существует. — С этими словами он вышел из дома.

Кантаса долго думала: что это значит — «ни по какому делу»? Какие еще могут быть у нее дела к исполкому? Шли дни. Приближалась пора весенней вспашки. Тягла в колхозе осталось мало, говорили — будут пахать на коровах. Это волновало Кантасу. Но ее никто не беспокоил. Если бригадир звал перебирать картофельные семена — ходила. Выяснилось, что не хватит картофельного семенного фонда — понесла почти мешок из своих запасов, когда потеплело и Нарчо открыл яму.

Как-то ранним утром Кантасу разбудил хриплый мужской голос. Нарчо уже не спал. Кантаса выглянула в щель между ставнями. У ворот стоял человек, которому Цурка преграждала путь, заливисто лая.

— Кто это так рано? Ябляга (будь гостем)! — крикнула Кантаса с порога, накидывая на плечи большой платок. Она вышла во двор, цыкнула на собаку. Та послушно затрусила к дому с видом существа, исполнившего свой долг.

У ворот стоял председатель колхоза. В ответ на приглашение войти он только что-то пробурчал. По его мрачному виду было ясно — пришел он сюда не в гости. Из хлева послышалось мычание коровы.

— Я не собираюсь упрашивать. Просто хочу посоветовать тебе согласиться подобру-поздорову. Заплачу по рыночной цепе. — Угрюмый, всегда немногословный председатель и на этот раз не хотел тратить время на то, что и без слов было ясно.

Кантаса знала своего председателя. Мату Маремова поставили во главе колхоза только по причине отсутствия других мужчин. Мату ревностно исполнял указания начальства…

Кантаса не уступила. Чему быть, того не миновать. Коли Самому Чорову отказала, то уж Маремов ее не сломит. Скорей бы открыли детский дом. Тогда можно будет устроить туда Нарчо, а самой, отдав корову, переселиться в аул, где живут родители.

Мату больше ничего не сказал, повернулся и ушел.

Кантаса, повздыхав, решила все-таки отдать корову, когда та отелится. Может, телка удастся оставить себе… Но дальнейшие события разворачивались с быстротой камнепада. Вскоре после ухода председателя пришли двое, обмерили приусадебный участок вдовы. Кантаса подумала, это для определения суммы налога. Но пришельцы, не говоря ни слова, принялись срывать с места и перетаскивать поближе к дому остатки ограды.

— Куда тащите? Рассыплете плетень!

— На топку пойдет, — прозвучал ехидный ответ. — Ограда-то ни к чему. Межи давно распаханы. Помнишь, сама агитировала женщин «все запреты снять». Плетень — тоже запрет, мешает в чужой огород залезть.

— Вас послал Маремов?

— А то кто же? Председатель ясно сказал: «У Кантасы отчуждается половина приусадебного участка». Попользовалась землицей — хватит. Сегодня же вспашем и засеем.

Недолго думая, Кантаса собралась и отправилась в район дать бой Чорову, а мальчику, безуспешно пытавшемуся помешать перетаскивать плетень, наказала: — Ни шагу со двора! Слышишь? Глаз с коровы не своди. Я на них управу найду. Попомнят они у меня этот день!

— Завтра и дом будем передвигать! Ищи скорей управу, — со смехом говорили «землемеры».

Как Чоров посмел лишить земли вдову фронтовика? По мере приближения к исполкому негодование в душе Кантасы росло. Чоров прощелыга, вымогатель… У него на лице не кожа, а жесть. Кантаса поставит его на место, чтоб не зарывался!..

Еще пять минут, и она бы не застала Чорова. Он встретил ее почти у выхода из кабинета, даже не предложил сесть. Под окном фырчала машина. Кантаса не сразу заговорила: не могла отдышаться да и слова исчезли неизвестно куда. Стоит женщина, с чего начать — не знает, внутри все кипит. Чоров не стал ждать, пока она успокоится:

— Я знаю, зачем ты притащилась. Передумала — говори сразу. Мне некогда играть в кошки-мышки.

Кантаса поняла, что и председатель колхоза, и двое «землемеров», и Чоров — одна скала. Любые ее слова, как горох, отскочат от камня.

— Это ты велел отнять у меня приусадебный участок? — вымолвила она все-таки.