Алим Кешоков - Долина белых ягнят

— Каблук под правым ботинком еле держится, как бы не отлетел, — с горечью доложил Нарчо.

— Шпорами можешь звенеть! «Каблук еле держится»! Тоже мне! Голову держи, как полагается!

Подъехав к развалинам станции, Айтек оставил стремянного возле лошадей, а сам пошел к перрону. Станция была забита поездами. Дорога оставалась одноколейной, вторую колею еще не успели восстановить. Гитлеровцы, отступая, распахали дорогу в прямом смысле слова — с той только разницей, что в плуг запрягли не лошадей и не волов, а два паровоза. Паровозы тянули специальное приспособление, похожее на мощный плуг, перерезавший надвое шпалы и взрыхлявший насыпь.

Айтек понемногу входил в роль. Поправил шпоры, издававшие малиновый звон. По его мнению, шпоры должны были произвести неотразимое впечатление на начальника станции. Выяснив, где его искать, Айтек, не теряя времени, направился туда, махнув рукой стремянному, — мол, ступай за мной. У дверей Айтек еще раз оглянулся на ординарца — дескать, будь наготове, рванул дверь на себя и решительным шагом переступил порог.

Сидевший за массивным, потемневшим от времени и паровозной копоти столом громко говорил по телефону и не обратил на вошедшего ни малейшего внимания. Айтек огорчился: пропадал заряд смелости. Наконец телефонный разговор прервался.

— Товарищ начальник станции, я к вам.

— Я дежурный по вокзалу. Начальник будет ночью. Слушаю вас.

— Мне нужен вагон. Не позднее завтрашнего дня я должен быть на месте назначения согласно командировочному предписанию. Нас двое, я и мой ординарец, не считая верховых лошадей.

— Документы? — хмуро спросил железнодорожник.

— Как же? Все есть.

— Прошу предъявить.

Айтеку не хотелось показывать командировку, хотя он понимал, что без этого не обойтись. Он неохотно извлек бумагу, подписанную Кошроковым. Железнодорожник, надев очки, углубился в нее. Нарчо, не совсем точно выбрав момент, протиснулся в дверь, встал на пороге и, вылупив глаза, выпалил единым духом:

— Товарищ полковник, разрешите отвести лошадей на водопой, я уже присмотрел колодец!

— Разрешаю, исполняй.

— Есть! — Нарчо повернулся на левом (и единственном!) каблуке, эффектно зазвенели шпоры, которые он нацепил. Дежурный всего этого даже не заметил.

— Вы полковник? — В Айтека впились два насмешливых глаза.

— Да, — неуверенно отозвался он.

— Или старший конюх?

— Война, дорогой мой, война. Сегодня ты командир роты, завтра командуешь полком и, наоборот, сегодня ты комдив, а завтра командуешь штрафным батальоном. Что, не слыхали? — Айтек сам удивился своей находчивости.

Насмешливые искорки в глазах дежурного погасли.

— Так ты полковник или…

— Да, полковник, выполняю боевое задание. Документ подписан комиссаром дивизии. Какое это имеет значение? Мне нужен товарный вагон. Дадите — хорошо, не дадите — доложу, мол, не дают…

— Для меня это имеет значение.

— Для меня имеет значение вагон.

— Если вы полковник…

— Я сказал: полковник!

— Тогда идите к военному коменданту. Покажите ему свои документы, он примет решение.

Айтек понял, что влип. Представься он просто старшим конюхом, дежурный бы решил дело сам, а военные дела прерогатива военной комендатуры. Он заговорил другим тоном:

— Я полковник, но разжалованный, понимаете, штрафник. Быть мне впредь полковником или не быть, зависит от того, как я выполню приказ командования. — Айтек, упершись руками в край стола, наклонился к железнодорожнику, уставился на него умоляющим взором. — Помогите мне снова встать в строй.

— Так бы сразу и сказал. — Дежурный вернул «полковнику» командировочное удостоверение. — Придет товарно-пассажирский, попробую прицепить. — Посмотрел на часы: — Отдохните часика полтора, потом будете грузиться.

Айтек чуть не подпрыгнул от радости. «Что значит сметка, — думал он, — будешь рассказывать — не поверят». Горячо поблагодарив дежурного, он побежал готовиться к погрузке.

Дежурный взялся за трубку полевого телефона — распорядиться насчет теплушки.

Айтек едва верил своей удаче. Теперь надо ждать прибытия товарно-пассажирского поезда.

— Дают? — спросил Нарчо полушепотом.

— Какое он имеет право не давать! — ответил Айтек важно и тут же оглянулся с тревогой: не слишком ли громко он это сказал?

Полтора часа показались им вечностью. Но поезд прибыл точно по расписанию. Тут же была подана теплушка с нарами по обе стороны вагона. Нарчо догадался: теплушка подготовлена для перевозки солдат. Айтек, окончательно войдя в роль, объявил: отныне он будет только приказывать, так как оба они военные, выполняют приказание полкового комиссара и должны действовать по уставу. Нарчо обещал подчиняться. Они разобрали пары с одной стороны вагона, сложили доски у стенки, освободили место для лошадей. Железнодорожники подтолкнули вагон к погрузочной площадке, чтобы можно было ввести внутрь гнедого мерина и резвую кобылу Айтека. Лошади, не привыкшие к деревянному полу, нервничали, перебирали копытами. Казалось, в вагоне не пара коней, а по крайней мере с десяток. Их пришлось долго успокаивать. Раздобыть две охапки сена оказалось делом не менее трудным, чем получить вагон. Заслугу Нарчо Айтек не оценил по достоинству.

Наконец вагон загромыхал на стыках. Нарчо прильнул к полуоткрытой двери и, держась за перекладину, с грустью смотрел на деревья и дома, которые все быстрей и быстрей уплывали назад, оглушенные паровозными гудками. Айтек решил, что надо нанести первый удар по гомиле — дорожным припасам. Развернув узел, что принесла Кантаса, Нарчо выложил румяные пышки из пшеничной муки, вкусно пахнувшую курицу. Ели быстро и молча: оба сильно проголодались.

Лошади, привыкнув к обстановке, с аппетитом жевали сено. Хорошо бы не налетела вражеская авиация! Нарчо боялся, потому что испытал в полной мере, что такое бомбежка… «Командировочные» развалились на нарах. Каждый думал о своем. Нарчо вспоминал Кантасу. Его любовь к ней росла с каждым днем. Айтек загрустил о молодой жене, с которой он расстался, видимо, надолго. Вагон продувало, спать было холодно, и молчание первым нарушил Оришев-младший. Он рассказал Нарчо, как однажды ночью возвращался через перевал, полз по снегу при свете луны, а утром отогревался в копне сена и проспал чуть ли не сутки. Между прочим, по ту сторону Кавказского хребта он оставил отца с двумя мешками денег…

Потом Оришев спросил:

— Слушай, кем тебе доводится Кантаса? Мать не мать, родственница не родственница, а заботится, как о родном сыне. Смотри, сколько продуктов дала на дорогу, сама, видно, голодать будет… У нее есть дети?

— Сын на фронте.

— Больше никого?