Михаил Никулин - Полая вода. На тесной земле. Жизнь впереди

Казалось, она еще не решила — огорчаться ей по этому поводу или радоваться.

Миша не знал, что ответить.

— Ну и что ж, что большой! Пускай другие так думают, а по мне ты зюзя несчастная! — Мария Захаровна схватила сына в охапку и стала сильными руками катать по мягкой постели, раскинутой на полу дота.

Миша смеялся и, прося пощады, оправдывался:

— Мама, я ж не сказал тебе, большой или маленький!

Побывавший в доте мастер снова заставил Мишу подумать над вопросом: большой он или маленький?

Конечно, он стал взрослее, чем был, но не настолько, чтобы не пожалеть о трубе, которая связывала его с Гавриком в самое трудное и самое интересное время, когда он зарабатывал право на поездку в Сальские степи для себя и для Гаврика.

Сидя в постели, Миша вспоминал о всех тех людях, с которыми встречался в закончившейся только вчера большой дороге. И мир впервые открывался перед его взором как заманчивое степное полотно. Но тот, о ком ему сейчас хотелось больше думать, был Никита Полищук.

Миша достал из-под подушки книжку. По ее обложке все так же вслед за столяром и его сынишкой, глядя им в спину, бежала остромордая, лохматая Каштанка. Дорога, по которой уходили столяр, Федюшка и Каштанка, в воображении Миши терялась в безбрежной степной дали… На грани этой дали неожиданно выросли Никита Полищук и Катя Нечепуренко.

Мише показалось, что Никита и Катя грустно улыбались ему.

«Может, у них горе?» — тревожно подумал Миша.

Но все неожиданно просто разъяснилось: Никита поскреб в затылке и улыбнулся с той же лукавой досадой, с какой он в свое время говорил Мише и Гаврику:

— Жалко, хлопцы, что вашу трубу нельзя до Ольшанки протянуть!

Миша снова посмотрел на трубу и, будто отвечая Никите Полищуку, с улыбкой проговорил:

— Через час трубы не будет. Шеф-мастер найдет ей другое место. Сейчас она послужит нам с Гавриком в последний раз.

Миша прополз в угол дота и, откашлянув в сторону, крикнул в трубу:

— На «Острове Диксоне»! Говорит «Большая земля»!

Опасливо отстранив ухо, он услышал Гаврика:

— «Большая земля», на «Диксоне» восходит солнце. С «Диксона» видно, что конь Тигр подвозит камыш к стройке. Ну, а еще на «Диксоне» собираются в школу… Ну, а у вас?

— То же, что и у вас.

— «Большая», ты же поспешай. Дедушка наш давно уже около плотницкой. Надо же зайти к нему хоть на минутку.

— Обязательно. На «Диксоне», у вас мастер был? — с легкой задумчивостью спросил Миша.

— Конечно, был, — в тон ему ответил Гаврик.

— Значит, встретимся на берегу. И на этом «Большая земля» навсегда заканчивает свои передачи.

…Солнце уже взошло над заливом, над камышовыми займищами донских гирл, когда Миша и Гаврик по крутому суглинистому склону спускались к берегу. С ними шли школьные товарищи. Еще издалека со стороны кузницы и плотницкой до них донесся высокий сердитый голос Ивана Никитича:

— Он на ошибках учится! Золотых слов не топчи! Ты учишься на ошибках, как тот хорек, что у птичницы Анисьи по ошибке три десятка кур передушил!

Вслед за этими словами из-за трактора, стоявшего около самой кузницы, вышли молодой, приземистый и пухлощекий тракторист с промасленной паклей в руках и старый плотник.

Иван Никитич в эту минуту был разгоряченный и легкий, с засученными рукавами на тонких, как палки, руках, с очками на кончике носа.

— Дедушка, жизнь впереди! — вместо приветствия крикнул ему Гаврик, и они оба замахали шапками.

Напряженная, тонкая фигура плотника вдруг обмякла. Отмахнувшись от молодого тракториста, с которым только что жарко ругался, он засмеялся, вскидывая очки с носа на лоб.

— Жизнь-то, ребята, с утра у меня вышла скандальная, а все-таки она впереди! В добрый час! Валите в школу! А на свободе заглядывайте в плотницкую… Милости прошу.

Из школы доносился звон колокольчика. Миша и Гаврик, привыкшие к тому, что звон всегда зовет в дорогу, быстро пошли от мастерской к ошелеванному, под красной крышей дому, стоящему на крутом берегу залива.

Кила — грыжа.

Кырлыга — длинная палка овчара.

Вяхли — сетка, концами натянутая на две согнутые хворостины.