Михаил Никулин - Полая вода. На тесной земле. Жизнь впереди

Петя вдруг почувствовал такую физическую усталость, что готов был опуститься на ступени ближайшего дома и закрыть глаза.

Иван Никитич обратил внимание на разбитую походку Пети.

— Здорово ты приморился… Хоть бы до Комитетской не задержали нас, — с сожалением проговорил старый плотник.

На Комитетской похоронную процессию все же задержали. Из городского отдела здравоохранения вышел фашистский офицер в сопровождении двух местных врачей — их знала Попова. Они шли сзади как подчиненные и как подчиненные послушно выскочили наперед, когда фашистский офицер, обратив их внимание на гроб, сказал:

— Без немецкого документа ни одного покойника не хоронить.

Попова, подойдя к нему, объяснила, что она врач, что человек умер от прободения печени… Вот справка, и она протянула ее фашистскому офицеру.

— Мадам, я сам врач и знаю, что прободение печени могла сделать и пуля, и осколок мины… Национальное немецкое оружие может это сделать. У русских партизан, что защищали город, чаще всего такие прободения.

Этот с белизной на висках и с холодным взглядом немец, к удивлению Пети, говорил по-русски как русский, а не так, как говорили полковник Шмухер, солдат Зольдке и тот черненький обер-лейтенант, что сегодня утром кричал с курганчика своим подчиненным, чтобы забрали у русских все сладкое и вкусное.

— У этого умершего гнойное прободение… Мы бы очень просили вас разрешить похоронить его. Я его лечила, и я справку написала…

Петя заметил, что доктор Попова разговаривала с фашистским военным врачом с таким же упорным терпением, с каким Иван Никитич несколько минут назад разговаривал с полицаем.

Еще раз пробежав холодными глазами справку, фашистский врач, усмехнувшись одними губами, сказал:

— На вашу бумажку надо положить немецкий штамп. Надо быстрей привыкать к тому, что последнее слово во всем должно принадлежать нам. Я, мадам, кончал в Петербурге и знаю, что русские склонны раздумывать. — И, приложив руку к козырьку высокой фуражки, зашагал к недалеко стоявшей машине.

— И надо же было вам с этим гробом наскакивать на него! Стороной не могли обойти? — недовольно пробурчал высокий врач с подстриженными усами, в каракулевой вздыбленной папахе. — Неприятность. Фу, какая неприятность, — приподнимал он широкое, длинное пальто на костлявых плечах и морщил нос так, как будто на него падали брызги дождя.

— Семен Захарович, мы на каждой улице на кого-нибудь натыкались, но ведь похоронить надо…

И Попова потянула его за рукав пальто обратно в здравотдел. Другой врач, рыжий и толстый, нерешительно зашагал за ними, жуя оттопыренную губу и громко дыша красным, горбатым носом.

— Дурно им запахло от встречи с нами, — прошипел Иван Никитич. — И где только такие орясины выросли?! — И старый плотник сердито схватился за веревку и сам потащил гроб. — Доктор Попова нас догонит!

Попова догнала их уже за городом, перед пустырем, поросшим застарелой лебедой и полынью. До кладбища обнесенного каменной невысокой стеной, оставалось не больше двухсот метров и все на горку и на горку. На рыхлом бездорожье гроб сразу потяжелел. За веревку взялись еще две девочки.

— У наших покойников есть за что обижаться на нас: все делаем не по-людски, не по заслугам… Видать, отчитаемся перед ними после, — слушал Петя усталый и в то же время сердитый голос старого плотника, а потом услышал глуховатый, низкий голос Поповой:

— Понимаете, я даже не сказала Кате Евсиковой, что Иван Владимирович был ранен, находился от нее в двух кварталах. Не сказала, что он умер и мы пошли его хоронить… Она его все ищет.

— А кто она, Катя Евсикова? — спросил Иван Никитич.

— Невеста его. Он у нее один… А девушка она хрупкая, нервная. Боялась, что шуму наделает… Теперь сердце болит, что не сказала…

В этих делах я плохой советчик, — пожал плечами старый плотник.

…С трудом дотащились до неглубокой, с неровными краями могилы. Иван Никитич влез в нее и стал принимать неуклюжий гроб, а ребята осторожно ссовывали его, придерживая за телефонный провод, которым он был обкручен.

На кладбище было тихо и спокойно, как на кладбище, но за каменистой стеной, на уступах к морю (все видели это), были расположены фашистские посты.

— Никто из них не идет сюда? — настороженно спрашивает Опенкин из ямы.

— Никто, — отвечали ему.

— Не видно? — снова через минуту спрашивал старый плотник.

— Не видно, ни одного не видно, — обнадеживающе отвечали ребята.

С большими усилиями гроб поставили на дно ямы. Там же, в яме, Иван Никитич сказал последнее слово:

— Иван Владимирович, учил ты вон тех ребят, — указал он на Петю, Колю и Диму, — на свободе обязательно вспомним про все хорошее, что ты сделал… А теперь нам очень спешить надо. А куда и зачем — ты сам хорошо знаешь!

Иван Никитич надел шапку, выскочил из ямы и, выхватив из рук онемело стоявшего Коли лопату, стал быстро забрасывать могилу.

— Помогайте зарывать! Помогайте, пока они не помешали!

Ребята руками сгребали землю, торопясь похоронить своего учителя.

На месте неглубокой ямы быстро вырос глинисто-желтый холмик. Доктор Попова с присущей ей неторопливостью воткнула в него букетик осенних цветов.

Все молчали. И тут-то позади раздался крик:

— Я откопаю его! Я лягу рядом с ним!

Оглянувшись, ребята сразу узнали Катю Евсикову. Петя заметил, как девочки, что провожали Ивана Владимировича, как доктор и Коля с Димой уступили Кате дорогу к могиле, и она, схватив лопату, кинулась разгребать насыпь. Тонкие, проворные руки ее кидали и кидали прочь рыхлую землю.

— Катя, мертвых нет смысла откапывать, — тихо проговорила Попова.

Катя услышала ее слова и, выронив лопату, присела на глинистый бугорок, но сейчас же вскочила.

— Они идут! Но они не успеют!..

Все обернулись, и только Петя не смог оторвать взора от Кати. Решимостью светились ее глаза, лицо и вся она сама. Петю обожгла мысль: «Сейчас ей не страшно ни море, ни огонь!»

Один Петя был свидетелем, как она легким движением руки достала из кармана стеганки револьвер, туго приложила его к виску и выстрелила. У Пети в памяти остался миг, когда пшеничная прядь волос вскинулась на выстрел вместе с кровью, а уже в следующую секунду Катя затихла на могиле.

— Петро, ее и без нас закопают, — услышал Петя резкий голос старого плотника и почувствовал, как тот коротко дернул его за рукав.

Петя отдернул руку и еще несколько секунд стоял на месте. Встряхнувшись, как ото сна, он убедился, что Ивана Никитича уже не было. Двое фашистских офицеров подошли к Поповой и стали ее допрашивать. Поняв, что девушка застрелилась на могиле любимого, они очень одобрительно и весело отнеслись к событию.