СЕРГЕЙ ЛОЙКО - АЭРОПОРТ

— Хлопцi, хорош помирати, — громко, но сипло прокричал Бандер. — Уci до мене за протигазами [174] — Парни, хорош помирать. Все ко мне за противогазами. .

Все, кто могли, поспешили к командиру в центр зала. Тот сидел на вещмешке рядом с открытым большим зеленым ящиком. В нем были ненадеванные противогазы пограничников. На всех все равно не хватит. И командир раздавал кому маску, кому баллон. Маска оберегала глаза и нос. Позволяла задержать дыхание и забиться куда‑нибудь, где газа было меньше. Те, кому доставался баллон, захватывали губами горлышко, закрывали нос и глаза и дышали через баллон.

— Це газова атака, — сказал Бандер, когда газ рассеялся, и стало легче дышать, — вони ще раз спробують. Першого разу в них майже вийшло [175] — Это газовая атака, они еще раз попытаются. В первый раз у них почти получилось. .

У Степана были зверские, налитые кровью глаза. По его щетинистому подбородку и груди сползала коричневая блевотина. Перед атакой он насладился кружкой растворимого кофе.

— Суки, суки кацапские! — выкашливал каждое слово Тритон, сидя прямо на полу рядом с Бандером. — Не могут с нами по-пацански, б...дь, разобраться. То, б...дь, ху...чат нас взрывчаткой, то газы пускают. Ох...ели вкрай!

— Не п...ди, Тритон, — засипел совсем сорванным голосом командир. — I без тебе тошно. Вiднеси краще ось фотографу повний комплект та бiжи на пост. Йо...аний Сталiнград! Кому рушницю, кому набоi, кому маску, кому балон! [176] — Не пи...ди, Тритон. И без тебя тошно. Отнеси лучше вот фотографу полный комплект и беги на пост. Е...ный Сталинград! Кому ружье, кому патроны, кому маску, кому баллон!

Тритон бегом понес Алексею противогаз, но споткнулся обо что‑то, выронил его, наступил ногой, полетел вперед через себя. Когда поднялся и протянул руку к противогазу, оказалось, что одно очко треснуло.

— Вот, дядя Леша, это вам, — Тритон протянул Алексею маску и баллон, когда добрался до их с Саламом угла, и продолжил с виноватым видом: — Все, что осталось. Суки, брак подсунули.

— Ничего, спасибо, — улыбнулся Алексей, — что‑нибудь придумаем.

Задыхаясь и умирая от газа, он успел сделать несколько сумасшедших снимков общей паники, и теперь, довольный, пересматривал их рядом с Саламом на их уже привычном месте у холодильника. Хозяйственный Салам успел выбежать на взлетку, отыскать там улетевшую при «атомном» взрыве дверь от холодильника и вернул ее на место, накрыв зловонных «дневальных» и усевшись рядом.

Попытки газовых атак повторялись еще раза четыре, но поднялся ветер, он продувал киборгов до костей, унося с собой неизвестное БОВ [177] Боевое отравляющее вещество. до того, как оно могло принести ощутимый вред. Паника прекратилась. На войне солдат быстро привыкает ко всему, если хочет жить. В жизни солдата, как и в жизни космонавта, самое главное правило: Don’t panic!

Последние два слова Алексей произнес вслух.

— Не понял, — переспросил его Салам.

— Главное, не ссать, — Алексей перевел для него фразу на человеческий язык.

— Это точно, — согласился Салам, потом взглянул на Алексея красными, еще слезящимися глазами и добавил: — Но иногда не мешает.

Оба рассмеялись, но их смех быстро перерос в новый приступ кашля.

Единственным, кто никак внешне не паниковал и на кого, похоже, не действовал газ, был Моисей Соломонович Гриневич, сорокатрехлетний художник из Феодосии. Он бежал вместе с женой и четырьмя детьми в Днепропетровск сразу после аннексии. На фронт пошел в июне добровольцем. Сказал, не хочет больше никуда бежать. Он был евреем-ортодоксом и тем самым идеальным жидобандеровцем, которым в России пугают детей. А воевал он в составе «Правого сектора», то есть по российским меркам он еще являлся и евреем-гестаповцем.

Моисей Соломонович, позывной «Раввин», был рад, что приехал в Днепропетровск, потому что там «самая красивая синагога в Украине». «Я таки против того, чтобы ее осквернили казаки, — сказал он, уходя на фронт под молельный плач своего огромного семейства. - Не хочу, чтобы Днепропетровск превратился в Бабий Яр».

Он и выглядел, как раввин, только в форме, что делало его самым живописным персонажем в Аэропорту. Алексей даже подумал, что классное могло бы выйти кино с сюжетом, где Раввин оказался бы последним пассажиром в Аэропорту. Уснул, опоздал на рейс, и его, словно волной, накрыло цунами войны. Как он учился воевать и т.д.

«Нужно кому‑нибудь продать этот сумасшедший сюжет, когда вернусь», — сказал себе Алексей, улыбнулся и пропел под нос любимую строчку из Галича:

Когда я вернусь, ты не смейся, когда я вернусь,

Когда пробегу, не касаясь земли по февральскому снегу,

По еле заметному следу — к теплу и ночлегу —

И вздрогнув от счастья, на птичий твой зов оглянусь —

Когда я вернусь... О, когда я вернусь!.. [178] Александр Галич «Когда я вернусь».

Если кто не знает, Александр Галич не вернулся...

Волосы у Раввина были короткие, а борода — произведение искусства, длинная и с косичкой. Под бронежилетом он круглосуточно носил талит катан-цицит [179] Кисти, которые свисают в районе пояса. . В бою для удобства и маскировки своей «фашистской» сущности он аккуратно прятал бороду в балаклаву.

Йом Кипур, священный иудейский праздник Судного Дня, который в 2014 году выпал на ночь с 3 на 4 октября, он встретил в окопе на передовой в Песках. А в начале января приехал добровольцем в Аэропорт.

Пока в багажном отделении все «пассажиры» корчились от газа, Раввин спокойно сидел у окна, положив АКМ перед собой на пол и надев на голову и руку черные коробочки. Если бы киборги отвлеклись от судорог и выхаркивания наружу своих легких, они бы решили, что Раввин использует какую‑то секретную израильскую защиту. Но это был всего лишь тфилин с кожаными ремнями [180] Элемент молитвенного облачения иудея. . На плечи у него поверх формы и броника был накинут талит гадоль [181] Большое покрывало с черными полосами и кистями на краях, его накидывают во время утренней молитвы. , в руках у него был сидур — молитвенник. Он раскачивал головой, как маятником, быстро-быстро и беззвучно читал молитвы.

Когда орки пошли в атаку с трех сторон при огневой, пулеметной поддержке с третьего этажа, Раввин первым встретил их огнем и первым погиб в этом бою. Так и остался лежать у окна, положив руку и голову на свое черно-белое покрывало, по которому растекалось кровяное пятно.

Тритон вступил в бой вторым и быстро из ДШК заставил тех, что шли на них по взлетке, залечь и ползти назад.

— Имитация атаки, — сказал Алексей, — проверка вашей боеспособности после газов.

Под вечер, еще засветло, произошел второй и последний «атомный» взрыв. Такое же несметное количество взрывчатки, как и в первый раз, а может, и больше, рвануло теперь уже в подвале, прямо под руинами КСП. На месте взрыва образовалась гигантская воронка, которая засосала в себя не меньше десяти бойцов, среди которых оказались Чикатило и Сергеич-Айболит, а еще весь запас БК и медикаментов.